Гийом Прево - Семь преступлений в Риме

В мою душу стали закрадываться сомнения, ожидание становилось тревожным. Неужто она обо мне забыла?

В конце концов я решил вернуться на виа дель Говерно Веккьо. Издалека заметив швейцарского гвардейца у двери своего дома, я поспешно подбежал, ожидая худшего, но гвардеец осведомился:

— Это ваш дом?

Он говорил с ужасным акцентом, свойственным его соотечественникам.

— Да, мой.

— Тогда вы и есть Гвидо Синибальди, сын Винченцо Синибальди?

— Разумеется, но почему…

— Его святейшество папа Лев Десятый поручил мне передать вам приглашение отужинать с ним сегодня вечером. Приходите в его личные апартаменты сразу после вечерни.

Я пробормотал нечто нечленораздельное, что-то между словами удивления и благодарности, поэтому швейцарец посчитал нужным уточнить:

— После вечерни, Гвидо Синибальди. Запомнили?

Я не очень-то интересовался личностью Льва X, но хорошо помнил обстоятельства его избрания. Насколько я знал, Лев X был довольно бесцветным человеком, но большим любителем искусств и охоты; ему нравилось окружать себя музыкантами и поэтами, зато в вопросах политики он был не слишком решителен. Говорили, что он верен в дружбе, щедр до расточительности; папа не поддавался ничьему влиянию и считался хорошим христианином. По смерти Юлия II в феврале 1513 года он поспешно перебрался в Рим из Флоренции, где с недавнего времени власть вновь оказалась в руках семейства Медичи. Поспешно — немного сильно сказано, потому что в ту пору он мучился от какого-то свища, и до самого Ватикана его несли на носилках. Его даже прооперировали в присутствии всего конклава в одном из углов Сикстинской капеллы: настолько болезненной оказалась рана.

Справедливости ради скажу: то, что могло бы препятствовать его избранию, сослужило ему немалую службу, ибо кардиналы, считая его не жильцом на этом свете, легко отдали ему свои голоса. И 11 марта 1513 года Джованни Медичи стал папой Львом X, выбравшим себе девиз «В горе я обращаюсь к Господу, и Он утешает меня». Ему тогда не было и тридцати восьми.

Восшествие одного из Медичи на престол в соборе Святого Петра наполнило город радостью. По этому случаю ликовал весь Рим. Такого торжества не было с незапамятных времен. Дома, церкви, античные памятники, триумфальные арки украсили цветами. Повсюду слышались веселое пение и здравицы в честь сына Лоренцо Великолепного. Кортеж был особо пышным: сотни людей — пикейщиков, солдат, швейцарских гвардейцев, — а также члены городского управления, кардиналы, послы шествовали впереди свиты папы.

Лев X заключал шествие, продвигаясь под балдахином, который держали знатные люди города, на белом коне, спасшем его когда-то при бегстве из французского плена. Папская тиара, украшенная драгоценными камнями, искрилась тысячью огоньков в лучах весеннего солнца. Таким я впервые увидел понтифика.

До назначенного часа время еще оставалось, поэтому я решил справиться в библиотеке Ватикана о существовании книги, напечатанной шрифтом Цвайнхайма. Захватил я с собой заодно и ключи от Бельведера, которые мне перед отъездом доверил Леонардо да Винчи, чтобы проверять, все ли в порядке в его жилище.

По дороге я еще раз убедился, что волнение на улицах не стихало. Многие ремесленники горячо спорили на порогах своих мастерских; двери таверн не закрывались из-за потока посетителей; вместо того, чтобы трудиться, рабочие группами бродили по улицам.

В Борго толпа ротозеев смешалась с толпой паломников. Доказательством всеобщей напряженности явилось и то, что менялы позакрывали свои лавочки, зато продавцы сувениров вовсю рекламировали свой товар: четки, склянки со святой водой, распятия, статуэтки святого Иоанна, наставника Семи Церквей… И в центре всех разговоров — убийство гравера. Детали его в принципе были известны, да только в искаженном виде: говорили о золотой стреле, о вывалившихся кишках, о проклятии, постигшем город… Однако о д'Алеманио не было сказано ничего такого, что могло бы пролить свет на загадочные слова его вдовы…

На площади перед собором Святого Петра с руганью дрались две шайки нищих. Здоровяк с лохматой бородой снял свою повязку слепого и наскакивал на какого-то хромого в рубище. Он обвинял его в том, что тот якобы украл у него монету, и готов был избить противника — зрение, стало быть, у него было отличное, — тогда как другой проворно уворачивался — ноги, стало быть, работали у него неплохо… Затем последовала всеобщая драка за место попрошайничества, но тут вмешались швейцарцы, вынудив всех разбежаться. Можно было не сомневаться, что драка продолжится на набережной или в лачугах Трастевере.