Лора Роулэнд - Путь предателя

— Нет, и к тому же слишком темно — нельзя ничего разглядеть, — ответил старший группы.

— Возобновите поиски утром, — приказал Сано.

Он намеревался еще раз допросить шефа Охиру и служащих, однако, прежде чем Сано спешился и вошел в караулку, его внимание привлекло странное зрелище. Он съехал на прибрежную дорожку, чтобы лучше видеть.

В заливе одна из китайских джонок сияла сотнями фонарей, украшавших ее мачты; золотые паруса метались, как пламя. На палубе музыканты нестройно исполняли мелодию на флейте, барабанах и цимбалах. Матросы плясали, их косички взлетали и падали; песни плыли над водой. С горы сходила вереница людей с красными фонарями в руках, а монахи в оранжевых халатах несли пару носилок. На первых стояла большая золотая статуя толстого улыбающегося божества, окруженная цветами и курившимися благовониями. На других восседал миниатюрный старичок с обритой наголо головой. Поверх монашеских одеяний он набросил разноцветный парчовый хитон. Другие монахи несли предметы, сделанные из позолоченной бумаги: лошадей, корабли, мебель, животных, стопки монет. За ними двигалась возбужденная толпа китайских моряков. Японские стражники, вооруженные бамбуковыми палками, сопровождали процессию к пирсу, который вел к джонке.

Спрыгнув с коня, Сано присоединился к собравшейся на берегу толпе зевак.

— Что происходит? — спросил он у какого-то солдата.

— Это церемония по поводу выхода в море китайской джонки. Статуя изображает их морское божество. Они просят у него удачного путешествия.

— А монах на носилках? — Сано, правда, уже догадывался об ответе.

— Лю Юнь. Настоятель китайского храма.

Желая получше рассмотреть этого подозреваемого, Сано передал поводья солдату, велев ему присмотреть за конем. Он протиснулся сквозь скопление китайцев на пирсе, где монахи уже помогали Лю Юню выбраться из носилок. Они передали ему горящий факел. Напевая что-то глубоким, хорошо поставленным голосом, настоятель поджег искусно сделанное из позолоченной бумаги изображение дома. Дым поднялся к небу, пепел полетел в море. Золотое морское божество благосклонно улыбалось со своих носилок, когда небесам поднесли символический дар. Матросы на борту джонки махали руками и кричали. Музыка заиграла громче и быстрее. Все присутствующие радостно суетились. Сано подошел к стражнику.

— Здесь есть кто-нибудь, кто говорил бы по-китайски и по-японски? — спросил он, сожалея, что, учась писать по-китайски, не научился говорить на этом языке. — Мне нужно побеседовать с настоятелем Лю Юнем.

— Переводчик не обязателен, — раздался голос со странным акцентом.

Обернувшись, Сано увидел, что сжиганием подношений занялись другие монахи, а настоятель стоит у него за спиной. Морщинистая кожа Лю Юня являла собой сочетание нежной хрупкости старинного шелка и желтизны слоновой кости. Голова на тонкой шее казалась слишком большой для его тела, но лицо было умным, с правильными чертами, с выдающимися скулами и ушами, похожими на маленькие морские раковины. Он сдержанно поклонился.

— Вы очень хорошо говорите по-японски, ваше святейшество, — сказал восхищенный Сано. В его собеседнике ощущались элегантность и научная рафинированность, которую он ожидал увидеть у китайцев и не нашел у китайских торговцев. Настоятель явно принадлежал к высшему обществу, богатому и образованному. Сано охватил трепет от встречи с истинным представителем благословенного Срединного Королевства и вместе с тем желание узнать о нем побольше. Он был как никогда близок к стране древнего знания и традиции, подойти к которой ему не позволяло ненавистное бакуфу. — Как вам удалось выучить наш язык?

— В молодости я был чиновником при императорском дворе династии Мин в Пекине, — ответил настоятель. — Еще до того как ваше правительство запретило своим гражданам совершать путешествия за границу. — Сано заметил, что его собеседник как бы опускает звук "р" и сохраняет в речи музыкальность своего языка. — Я занимался с японским учителем, а позже служил министром иностранных дел и принимал японских торговцев, монахов и ученых, которые приезжали, чтобы выразить почтение императору. А сейчас я нахожусь в вашей прекрасной стране уже шесть лет.

Китайские монахи, как и японские, зачастую до ухода в монастырь занимались другими делами, однако Сано удивился, узнав, что то же самое произошло и с настоятелем Лю Юнем. Его неземная безмятежность ассоциировалась у Сано с монахами, очень рано принявшими обеты и почти не имевшими контактов с мирской жизнью. В голосе настоятеля звучало едва различимое эхо затененных молитвенных залов. Его полуприкрытые глаза, казалось, не останавливались ни на одном конкретном предмете, а лишь озирали пейзаж, видимый ему одному. Однако настоятель Лю Юнь был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило в городе, и это подтвердили его слова: