Линдси Фэй - Злые боги Нью-Йорка

– Посмотрим.

Он отпустил меня, и я повернулся посмотреть на него. Из ссадины у глаза, которую я оставил, сочилась кровь. Я все еще хотел добавить, но когда увидел выражение его лица, почему-то не смог. Валентайн смотрел на меня почти… застенчиво.

– Ну, видит Бог, у тебя была причина мне врезать, – сказал он с самой печальной из всех виденных мной улыбкой. – Можешь дать мне еще разок, бесплатно, а потом пойдем в Гробницы. В конце концов, я сделал тебе намного хуже, встречаясь с Андерхилл.

– Стать пожарным – ничуть не лучше, чем спать с женщиной, на которой я хотел жениться.

Он помолчал.

– Знаешь, Тим, ты как-то многовато на меня вывалил, точно тебе говорю. Что не так с моей работой пожарным кроликом?

Я не верил собственным ушам.

– Не прикидывайся дурачком.

– Черт, Тим, я и есть дурачок. Так чем она плоха?

– Наши родители погибли в огне, – зарычал я на нависавшего надо мной брата, бессильно сжимая кулаки. – Ты что, не помнишь? И едва не на следующий день ты очертя голову кинулся на эту работу.

Зеленые глаза Валентайна прищурились, в них мелькали и крутились искорки раздумий.

– Ну, поначалу, может, и непросто было. Но ты злишься на меня не поэтому. Я борюсь с пожарами. В смысле, тушу пожары.

– Ты собираешься заставить меня смотреть, как ты сгоришь, – сплюнул я. – Что еще могло меня волновать?

И тут Вал начал хохотать.

Не привычный печальный смешок. И не извиняющийся смех. От такого хохота болит живот. Согласен, Вал мог смеяться и перед виселицей, но этот хохот превращал черный юмор в улыбку при виде пляшущего в воздухе змея. Мне показалось, я смотрю на человека, которого потрошат, и на секунду я так перепугался, что схватил Вала за руку. Он морщился, как обычно, но сейчас произносил мысли вслух.

– Это не смешно. Ни чуточки не смешно, ни на грош.

– Вал, – сказал я. – Вал, прекрати.

Но он не слушал.

– И ты говоришь, – давился он, – что ты все время злился…

– Потому что едва вся наша семья сгорела, ты стал бросаться в каждый пожар, какой найдешь. Да. Вал. Валентайн .

Единственная минута, когда я был выше его: брат согнулся вдвое, опершись руками о колени, русые волосы закрывали глаза, а он смеялся, как человек, которого много лет назад приговорили к аду.

– Ого, это ярко. Прям щекочет. Тимоти, а хочешь кое-что услышать, эдакое диво дивное? А? Узнаешь, что я сам думал насчет твоей злости. О господи, мой живот…

– Вал, – произнес я.

Мой слабый голос грубым эхом отдавался в ушах, в голове мелькнула яростная мысль: «Ты, идиот растерянный, соберись».

Вал повернул ко мне голову, по щеке все еще текла кровь. Он расправил плечи.

– Насчет того пожара. Самого первого. Того, который заставил тебя научиться присматривать за баром, а меня – готовить ужин.

– Да, – ответил я.

– Я его начал, – сказал Валентайн.

Он уже не стоял передо мной. Сейчас он был за тысячи и тысячи миль. Я никогда не видел, чтобы он каялся. А раз он этого не показывал, я и не подозревал, что он в чем-то раскаивается.

– Я курил сигару в конюшне, а не чистил стойла, как д о лжно. Я курил эту гребаную сигару, Тим, и солома загорелась, а когда я бросился выпускать лошадей, они… Я открыл стойла, потому что мы нуждались в лошадях, папа не смог бы пахать без них, и вроде… и я побежал оттуда и… Тим, мне было шестнадцать, и я думал, ты меня видел. Ты же видел, как я открывал стойла, как пытался вывести лошадей. Как бежал, будто за мной гнался весь ад… И так оно и было. Верно? Ты стоял в дверях и видел, как я запалил тот огонь. Разве нет? Все это время я… я обернулся, а ты стоял как вкопанный. И я не видел, что пламя уже добралось до керосина, до того чертового керосина. К тому времени я тащил тебя. Мы не могли. Ты же помнишь. В дверях полыхало, и пристройки… Все было кончено. Но я сделал это не нарочно.

Вал умолк и провел рукой по шее, глядя вдаль. Из комнаты поблизости послышался крик, потом хихиканье и веселый звон стекла. Мне хотелось что-то сказать. Но связь между моими мозгами и ртом была порвана, как и связь между ртом и далеким стуком в груди.

Вал щелкнул по моей медной звезде.

– Из таких, как ты, и должна состоять полиция. Я это знал. Я не рад твоему шраму, но спасибо пожару хотя бы за это. Я уйду, и тебе будет легче прийти в себя. Больше ты меня не увидишь. Иди к Мэтселлу и позаботься, чтобы завтра Нью-Йорк все еще стоял на месте. Пока, Тим.

Он пошел прочь, засунув руки в карманы. Прямо в широкую дверь. Каждый кусочек меня желал остановить его. Каждый, даже тот, который еще злился, и тот, который он только что взорвал, как бидон керосина.