Клод Изнер - Коричневые башмаки с набережной Вольтера

– Ущипните меня, я сплю, – проворчал Жозеф. – По вам дурдом плачет.

– В мои намерения не входит вас обманывать, – спокойно отозвался Амадей. – Я излагаю вам достоверные факты.

– Продолжайте, – попросил Виктор. – Вы обыграли Сен-Жермена в шахматы. Что было дальше?

– После того как я описал ему комбинацию, позволившую мне в той партии сказать «шах и мат», он протянул мне хрустальный флакон и велел выпить содержимое. Я отказался это сделать – мало ли, а вдруг там яд? Тогда он, чтобы завоевать мое доверие, сам сделал глоток из флакона, заявив, что на него это никак не подействует, поскольку одного раза достаточно. Что он имел в виду, я тогда не уточнил…

Виктор встал со скамьи:

– Простите, но я не верю ни единому вашему слову.

– Вы читали записки Марго Фишон?

– Полная чушь.

– Стало быть, читали…

– Вдоль и поперек! – сообщил Жозеф.

Виктор, заметив, что у зятя просыпается интерес, поспешил его вразумить:

– Ну вот что, довольно! Почти час ночи, нам пора по домам.

– Вы должны мне поверить, – сказал Амадей, заступая им путь. – Очень прошу вас дослушать меня до конца, осталось совсем немного. Последовав примеру графа, я тоже отпил из флакона – и пришел в ярость. Я поделился с ним шахматной уловкой, а взамен не получил ничего: напиток даже не принес опьянения! Граф де Сен-Жермен меня обманул! Прошли годы. Я вел беспутную жизнь, предаваясь амурным утехам и азартным играм. Людовик Пятнадцатый заразился оспой и умер десятого мая тысяча семьсот семьдесят четвертого года. Никогда не забуду эту дату. В тот день я встретил свою любовь в облике пленительной юной англичанки. Ее звали Мэри. Я сам себе удивлялся: пятидесятилетний мужчина бросился в любовную авантюру с пылом и страстью юноши. А когда я сказал об этом Мэри, она рассмеялась: «Ты шутишь? Посмотри на себя, тебе и тридцати пяти не дашь!» Тогда-то ко мне и пришло осознание очевидного: физически я остался в точности таким, каким сидел за партией в шахматы в «Играх добродетелей». И в тот самый момент я понял смысл слов графа: «Одного раза достаточно».

– Достаточно для чего? – уточнил Виктор.

– Для того чтобы порвать оковы времени. Вы бы хотели прожить века, не утратив молодости и силы?

– Кто же от такого откажется? – иронически хмыкнул Виктор.

– Подумайте, прежде чем ответить. Вы будете смотреть, как стареют, а потом умирают дорогие вам люди: жена, дети, дети ваших детей, друзья. Вы останетесь один. Мир вокруг вас станет меняться, вы потеряете желание заводить новые знакомства и завязывать отношения, вы сделаетесь чужим среди чужих, вам придется задушить в себе все чувства… Подобная перспектива кажется вам заманчивой?

– Не кажется, – покачал головой Жозеф. – Но поскольку мы пребываем в царстве фантазии, почему бы нет? Я читал нечто в этом духе – рассказ Вашингтона Ирвинга «Рип Ван Винкль» и…

– Рип заснул и проспал двадцать лет. По сравнению с вечностью это мгновение.

– Вы бредите, месье, – снова вскочил Виктор. – С нас довольно. Идемте, Жозеф.

– Что же вы, не хотите услышать развязку истории? Я снова встретил графа де Сен-Жермена в тысяча семьсот девяносто девятом году, после революционной смуты, во время которой заботился только о том, чтобы сохранить голову на плечах. Наполеон Бонапарт только что устроил государственный переворот Восемнадцатого брюмера. Мы с Сен-Жерменом случайно столкнулись на одном постоялом дворе в окрестностях Парижа, куда оба прибыли инкогнито. Он ничуть не постарел. Я сказал ему об этом, и он ответил мне тем же комплиментом.

– Вот ведь околесицу несет человек, – проворчал Жозеф.

– Я начал выражать протест, вышел из себя, кричал, требовал, чтобы он избавил меня от трагических последствий того, что я когда-то выпил из хрустального флакона – выпил по его вине. Он лишь покачал головой: ничего нельзя было исправить. Зато можно было помешать другим людям найти источник этого кошмара. Точное местоположение источника в центре столицы было обозначено в записках Марго Фишон, в тех самых, что граф мне когда-то показывал.

Жозеф вздрогнул и пробормотал:

– Источник находится в доме Йонафаса?

Амадей не ответил.

– Я потерял хладнокровие, принялся настаивать, чтобы Сен-Жермен отдал мне записки этой Фишон. Он пояснил, что лишь непосвященному дано отыскать источник, и признался, что манускрипта у него уже нет. Перед самой Революцией граф, погрязший в долгах, вынужден был продать свою библиотеку герцогу Кастьельскому и слишком поздно обнаружил, что записки Марго Фишон попали в один из ящиков со старыми книгами. Он поручил мне найти манускрипт. Десятилетиями я охотился за этим сокровищем. И вот два года назад добился встречи с нотариусом наследников герцога Кастьельского. От него я узнал, что этот аристократ, вынужденно распродавший по дешевке в тысяча семьсот девяносто шестом году часть своих книг, которые разошлись по прилавкам букинистов левого берега и сгинули, сумел выкупить в тысяча восемьсот пятьдесят третьем собрание манускриптов у зятя некоего Луи Пелетье, библиофила, умершего двумя годами раньше. В тысяча восемьсот шестьдесят шестом отдал Богу душу и сам герцог Кастьельский в возрасте почти ста лет. Свое имущество он завещал троим сыновьям. Последовали бесконечные споры и тяжбы, и в конце концов младший сын выставил на аукционе Друо лот из нескольких манускриптов по истории Парижа. Когда я прочитал их список в каталоге, у меня чуть не выпрыгнуло сердце: в заглавии одной из книг фигурировало имя Марго Фишон. Оценщик назвал мне человека, который приобрел этот лот: Состен Ларше, надомный книготорговец.