Виталий Олейниченко: Красное золото

Мы пили тепловатый противный квас и наслаждались покоем. Миша молчал, а я рассказывал Верочке историю одного из эпизодов давно отгремевшей гражданской войны: как брали штурмом красные части одну железнодорожную станцию, и как ушел от них в таежную глухомань небольшой белогвардейский отряд, и как пробирался он с боями на восток, к своим, и как погибали офицеры в стычках с партизанами, но продолжали свой путь, и как после гибели капитана — командира отряда, — повел поредевший обоз совсем уж в глухие места новый командир, поручик Петелин, но не довел, и все они погибли, и унесли свою тайну в безымянную братскую могилу…

Миша сидел, прикрыв глаза, и я был уверен, что перед его мысленным взором проходит былой маршрут погибшего колчаковского отряда. Тот самый маршрут, которым прошли и мы — пусть даже не до конца. Верочка слушала и кусала губы, и совсем забыла про свое мороженое, и оно белесой лужицей растеклось по тарелочке.

В кафе почти не было людей, только покачивалась полусонная от зноя продавщица у пивного крана, да сидела пара человек за отдаленным пластиковым столиком под сине-белым полосатым зонтом: невысокий крепко сбитый мужичок лет сорока в джинсах и белой футболке, обтягивающей рельефные мышцы, да пожилой мужчина с густыми седыми усами, к которому скорее подходило бы слово «господин» — было в нем нечто такое, что сразу отличает иностранца от нашего замученного пенсионера… Интересный такой был господин. Смутно знакомый. Черная трость с витой ручкой-змеей…

Господин, уловив мой взгляд, легко, несмотря на возраст, приподнялся со стула и, опираясь на трость, направился к нам. Я кашлянул. Миша приоткрыл глаза и заметно подобрался.

— Добрый день, молодые люди, — мягко сказал старик, а его спутник широко улыбнулся нам из-за своего столика и отсалютовал пивным бокалом. — Прошу простить за… э-э… вторжение. — Он как-то незаметно оказался вдруг уже прямо около столика и небрежно опустился на свободный стул. — Я не отниму у вас много времени, уважаемые господа… Михаил и Ростислав.

Нас так и подбросило с мест, но господин с тростью и бровью не повел, только усмехнулся в усы свои шикарные.

— Кто вы и что вам нужно? — угрюмо и не очень вежливо поинтересовался Мишель.

— Да не волнуйтесь же вы так, ей-богу… А я к вам, собственно по делу. Но для начала позвольте представиться: Петелин Александр Александрович…

Вдали еще перестукивались одиночные винтовочные выстрелы, когда конь остановился, запутавшись поводьями в упругих ветвях колючего кустарника. Чудом державшийся в седле всадник выронил окровавленную шашку и кулем сполз на покрытую рыжей хвоей землю, ударившись пробитой пулей рукой о корневище. Удар током пронзил тело и прояснил затуманенное сознание. Раненый застонал, скривив в страдальческом оскале запекшиеся губы, и сел, тяжко привалившись спиной к покрытому серой чешуйчатой корой стволу огромной сосны. Он с глухим отчаянием посмотрел назад, потом перевел тоскливый взор на видневшееся в спутанных ветвях безоблачное небо…

Он должен был — и хотел — быть там, где его товарищи приняли последний отчаянный и безнадежный бой с внезапно насевшей со всех сторон конницей красных — и не имел на это права…

Здоровой рукой поручик оторвал по кругу полосу ткани от полы грязной нательной рубахи, перетянул, как мог, рваную рану на левом предплечье и, выпрямившись на непослушных ногах, стал выпутывать поводья…