Иван Любенко - Супостат

— Нет, Шура, тебе никто не угрожает, — в ответ прошептал газетчик. — Но пока не поздно — лучше уйди. Этого человека злить — все равно что с молнией шутить. Не советую.

— Как скажешь, Аристаша, как скажешь. Но знай, с этой минуты ты мне не друг — и даже не собутыльник! — Он вяло махнул рукой и побрел через залу.

Неожиданно вырос официант с новым заварным чайником. Он расплылся в улыбке и, глядя на Померанцева, сказал:

— А это вам.

— Вы ошиблись, любезный. Мы не заказывали…

— Да-с, — ставя на столик, вымолвил он, — я знаю, но один господин велел вам принести. Они изволили еще и записку передать. — Половой выудил из кармана сложенный вдвое лист и передал его газетчику.

Развернув бумагу, Померанцев прочел вслух:

— «Метрессу» прочли изумительно, но зачем присвоили авторство? Нехорошо-с. Автор.

Текст был написан печатными буквами.

— Послушайте, милейший, — остановил официанта Клим Пантелеевич, — а где этот господин?

— Они изволили уйти.

— А как он выглядел? Вы можете его описать?

— Ничего особенного-с…

— Борода, усы, бакенбарды?

— Не помню, но усы точно были.

— А возраст? — не успокаивался статский советник.

— Примерно вашего-с.

— А рост?

— Как вы-с…

— Раньше он бывал здесь?

— Видел несколько раз. Они завсегда сидели одни, заказывали французский коньяк. Видать, приходили по приглашению.

— А кто приглашал?

— Позвольте объяснить, Клим Пантелеевич, — вмешался Померанцев. — Дело в том, что финансовое положение клуба оставляет желать лучшего. Вот потому и решили напечатать сто пригласительных билетов и продать. Вероятно, он и купил несколько.

— Точно так-с, — согласился прислужник. — Могу идти-с?

— Вот, возьми, любезный. — Ардашев сунул официанту целковый.

— Премного благодарен, — пропел тот и удалился.

— А я, право, не догадался, для чего вы попросили прочесть «Метрессу», — признался репортер. — Надо же, попали в самое яблочко.

— Да какое там «яблочко», Аристарх Виссарионович! В молоко! Вот если бы мы с вами сумели его распознать, тогда — другое дело. А хотя, — он задумался на миг, — вряд ли нам бы удалось доказать, что он и есть убийца.

— Почему? А почерк? Разве нельзя было определить, что на стене доходного дома писал именно он?

— Это очень непросто. Однако даже если представить, что эксперт сумел бы это установить, то все равно данное обстоятельство никак не изобличало бы преступника, поскольку нет прямой связи между стихами и убийством. Да и надпись «Морок изведет порок» появилась уже после того, как он совершил нападение на модистку. Любой адвокат научил бы Супостата, как себя вести на суде. «Да, — скажет, — не отрицаю, что оставил свои художества на стене доходного дома, на Гороховой, не ведая, что той же ночью случится убийство. А на Болотной писал уже после того, как в газетах появилось сообщение о несчастной модистке. — И добавит: — А вообще-то я зачитываюсь криминальными романами. Вот и подумал поиграть в загадки с полицией. А путать следствие — у меня и в мыслях не было». Вот и попробуй докажи.

— Но как же тогда его изловить?

Клим Пантелеевич прикрыл глаза и, проведя ладонью по лицу, сказал:

— Если бы я это знал, Супостат давно бы сидел в клетке.

— А что же делать? — с видом пытливого гимназиста спросил Померанцев.

— Думать, Аристарх Виссарионович, думать. — Статский советник поднялся. — Мне, пожалуй, пора. А вы оставайтесь, у вас еще полный чайник. — Он улыбнулся. — Только не переусердствуйте. Кстати, должен вас предупредить — за нами слежка. Их двое. Скорее всего, это господа из сыскного отделения. Уж очень топорно работают. Так что будьте внимательны и сохраняйте холодную голову.

На улице было свежо. Мороз усилился, и снег перестал идти. Он теперь жалобно поскрипывал под подошвами одиноких прохожих, мявших его парадный вид. Петроград спал, но спал как-то тревожно, неспокойно. И шум проносившегося трамвая, и рокотание автомобилей добавляли столичной ночи лишь суету и нервозность.

Ардашев нанял извозчика. Дорога была не близкой. И это его вполне устраивало. Статский советник достал коробочку монпансье, положил под язык конфетку и предался размышлениям. Размеренный топот усталой лошади действовал умиротворяюще, и очень скоро мысли, точно солдаты на параде, выстроились в нужном порядке. А позади, в саженях пятидесяти, следовал еще один экипаж с «топтуном», ожидавшим его на выходе из клуба.

«Похоже, я на верном пути и нет надобности менять первоначальный план, — мысленно решил он. — Вот только Чертоногов меня беспокоит. Надо бы завтра, еще до сеанса, предупредить его об опасности».