Иван Любенко - Супостат

— Я представляю, как у него на душе кошки скребли. Сыщик допрашивает его жену! Надо же такому случиться! — Филиппов вновь сел в кресло, поправил пепельницу и заметил: — Не любит он нашего брата, ох, как не любит! В прошлом году был у нас один командировочный из Ставрополя — некто Каширин, — так он много чего про этого Ардашева наговорил. Только нам до этого дела нет. Нам с ним делить нечего. Хотя, — он на миг задумался, — не исключено, что присяжный поверенный может проявить интерес к расследованию убийства Вяземской, но это нам на руку. Так что, на всякий случай, пустите за ним двух филеров. Пусть они сообщают о его передвижениях: где был, с кем встречался. Глядишь, и на нужную тропу нас выведет. Ну и вы, Петр Михайлович, извольте не плошать. Бросьте все силы на поиски этого поэта-душегуба! А сплетни городские про Савву Морозова прошу больше не собирать. Не наше это дело.

— Разрешите идти?

— Ступайте. И уже послезавтра, в это же время, я жду вас с новым докладом.

Когда дверь закрылась, Филиппов придвинул к себе газетные вырезки и стал их просматривать. Статьи одна за другой расхваливали этого самого Ардашева, точно он был каким-то актером или оперным певцом. Полиция же на его фоне выглядела не то чтобы бедно, а скорее даже унизительно. Над ней смеялись, подтрунивали, сыпали в ее адрес колкостями. «Вот оно, — подумал старый сыщик, — племя борзописцев. «Ради красного словца не пожалеют и отца». Перестали уважать тех, кто стоит на страже российской государственности. И что дальше? На Государя плевать начнут? На церковь? На веру? — Он тяжело вздохнул — и заключил: — Тогда уж точно страной будет править дьявол. Только я, слава Всевышнему, до этого страшного времени, наверное, не доживу».

Зимний день с липким снегом и синим, исчерченным голыми ветками небом подходил к концу. Ардашев отпустил извозчика и потянул на себя медную ручку двери. Внутри салона «Мадам Дюклэ» все было как обычно, если не считать фотографии госпожи Вяземской, окаймленной траурной рамкой, и новой особы в комнате «Приема и выдачи заказов».

Разговорчивый гардеробщик поведал, что всем теперь заправляет племянница бывшей хозяйки. Ее правой рукой стал закройщик Шнеерзон, у которого, оказывается, давно были шуры-муры с Пелагеей.

Надобно заметить, что Арон Яковлевич несколько изменился. Он уже не был облачен в черный халат, как обычно, а носил синюю сорочку с серебряными запонками и жилетку пикй. И лишь испачканные в портновский мел манжеты да игольница на руке выдавали в нем швейных дел мастера. Он хоть и кружил вокруг клиента, защипывая и скалывая булавками материю, но делал это уже не так торопливо, как раньше, да и присказки, обильно усыпанные словоерсами, куда-то исчезли. Он вел себя как всемирно известный кутюрье.

— Ну вот, милостивый государь, еще одна примерка, и заказ будет готов. Для этого мне понадобится три дня, сиречь к четвергу я управлюсь. К восьми пополудни вам будет удобно?

— Вполне.

— Буду ждать. Как переоденетесь, оставьте все здесь. Я заберу потом, — выговорил Шнеерзон и вышел.

Покинув примерочную, сам не зная почему, Ардашев решил отдать костюм лично. Он отворил дверь и оказался в святая святых ателье — раскройной комнате. За тремя саженными столами, спиной ко входу, орудовали кройщики. Дальше, за фанерной перегородкой, стрекотали швейные машинки. Слышался шелест кальки и клацанье портновских ножниц; из угла комнаты доносилось шипение разогретого утюга и пахло распаренной материей. Подле каждого стола — стойка для вешалок, рядом — несколько деревянных фигурных манекенов, вернее, их туловищ. На специальных крючках висели разнообразные картонные лекала.

Арон Яковлевич стоял тут же, за ближним раскройным столом. Приложив деревянную линейку к темному отрезу материи, он вел по самой кромке каким-то приспособлением, от которого оставался белый, похожий на штрихи, след. Это было колесико с заточенными краями. Примерно такими повара режут раскатанное тесто. Только в данном случае оно имело острые, как у садовой ножовки, зубья.

Ардашева заметили, и закройщик повернулся.

— Вот, возьмите, — протянул костюм Клим Пантелеевич.

— Не стоило беспокоиться, — с натянутой улыбкой выговорил портной. — Я как раз собирался зайти в примерочную.

— А что сие такое? — кивая на непонятный инструмент, спросил статский советник.

— Это? Это резец. Он служит для копировки линий и знаков на одинаковые детали. Время от времени мне приходится его мелить. — Он вынул откуда-то покрытый мелом кусок картона, провел по нему несколько раз колесиком, вновь приложил к линейке и оставил белый точечный след на черной ткани. Было ясно, что расстояние между точками равнялось расстоянию между зубцами резца. — Полюбопытствуйте.