Эдуард Хруцкий: Полицейский

Вчера префект полиции, месье Люпен, маленький, седобородый, подвижный, даже чуть подпрыгнул, прикалывая крест к его мундиру.

В парадном зале Ратуши народу было немного, десятка два французских полицейских, пяток репортеров и один любезный сердцу соотечественник. Увидев его прямую спину и усы, Бахтин сразу же понял, кого прислало посольство на церемонию.

Приколов крест, префект хлопнул в ладоши. Присутствующие тоже почтительно похлопали. Только представитель посольства стоял как полицейский пристав в табельный день.

— Мадам, месье. — Префект Люпен вздернул голову, задиристо подняв бородку. — Я предлагаю перейти в соседний зал и выпить по бокалу вина за друга Франции, прекрасного русского криминалиста, месье Бахтина.

В соседней комнате, вернее, маленьком зале, во всю стену висело батальное полотно, где французские кавалеристы шли в атаку на ощетинившееся штыками каре.

На столе стояли бутылки с вином, перно, коньяком. В большом блюдце скромно лежали пирожки.

«У нас, — подумал Бахтин, — по такому поводу гуляли бы дней пять». Неслышно подошел лакей с подносом. Бахтин взял бокал.

— Господа, — префект полиции поднял бокал, — теперь мы можем сказать нашему русскому другу о том глубоком уважении, которое мы испытываем к нему и его отечеству.

Потом Бахтина увезли журналисты и они славно погуляли в кабачке на Монмартре.

Именно там, ближе к вечеру, когда шампанское возбудило всех до чрезвычайности, тосты стали длинней и запутаннее, а подсевшие женщины необыкновенно красивы, Бахтин увидел знакомое лицо.

В углу сидел человек в аккуратном сером пиджаке, галстуке в горошек. На столе перед ним стояла бутылка «Пинар» и жаркое в глиняном горшочке. — Боже мой, — сказал Бахтин, — Митя.

Он встал и пошел к столу лучшего своего друга по первому Московскому кадетскому корпусу Мите Заварзину.

Правда, окончив корпус, Митя вышел в университет, что тогда просто ошеломило кадетов их роты. Получить золотую медаль и не пойти в училище, где вполне можно стать портупей-юнкером, казалось тогда немыслимой глупостью.

— Митенька, — сказал Бахтин. Он был пьян и добр, а кроме того — действительно рад увидеть друга, с которым его развела жизнь. — Здравствуй, Саша. — Заварзин встал. — Митенька, ты что, не рад мне?

— Отчего же. — Заварзин с усмешкой покосился на ленточку в петлице Бахтина. — Ты стал знаменит, Саша, второй день парижские газеты пишут о тебе.

— Митя, — хмель не позволял Бахтину правильно оценивать положение, — Митя, пойдем к нам, выпьем, поговорим, старое вспомним. Ты как сюда, на вакацию или по делу?

— Нет, Саша, я политэмигрант, так что извини. Нам с тобой сидеть не с руки. Честь имею, господин криминалист.

Заварзин обогнул его, словно столб, и пошел к выходу. Бахтин чисто профессионально отметил, как из-за стола, запрятанного в темный угол, вскочил человек в котелке и поспешил за Заварзиным.

«Все, — пьяно отметил про себя Бахтин, — повели Митю».

Неловкость от этой встречи он почувствовал позже. Допита была последняя бутылка, закончил он вечер у милой танцовщицы из кордебалета. Чувство стыда и горечи он ощутил в фиакре, по дороге в гостиницу, когда хмель начал уходить, а встреча с Заварзиным приобрела в его сознании истинный смысл.

Он не судил Заварзина за его убеждения. Упаси Бог! Если его однокашник стал социалистом, следовательно, так ему совесть подсказала. Бахтин, хотя и служил по департаменту полиции, старался не вникать в сложности программ политических партий. Он занимался криминалистикой. Защитой общества от преступников. И свое занятие считал наиглавнейшим.

То, что Заварзин не подал ему руки, тоже не удивило, хотя больно обидело его. В либерально-просвещенных кругах считалось дурным тоном иметь короткие отношения с полицейскими. На бесчисленных банкетах, на которых либералы произносили витиеватые тосты, служащие полиции подвергались анафеме.

Но, случись что, и тот же самый либерал бегал в участок с просьбой защитить его от меньшего брата. Так почему-то они именовали фабричных. Бахтин твердо понимал одно: раскачивание лодки никогда к добру не приводило.

Пожалуй, не было в России газеты, кроме «Полицейских ведомостей», где не обливали бы грязью служащих полиции.

В Париже, что искренне удивило Бахтина, сыщики-криминалисты были также известны, как знаменитые актеры или модные депутаты.

В душе ругая себя за тщеславие, он сложил в чемодан парижские газеты, в которых печатали его портреты.