Ричард Зимлер - Последний каббалист Лиссабона

Это может быть только северянин, о котором меня предупреждали.

Внезапно он поднимает голову и выпрямляется: он заметил меня. Мы обмениваемся взглядами, и я понимаю, что он знает, кто я такой. Но ни один из нас не двигается. Вопросы словно проросли корнями сквозь мои ступни, не давая им оторваться от мостовой: он пришел сюда, чтобы убить Диего или просто ждет, пока он отдаст ему деньги, обещанные за убийство дяди?

Что ему может быть известно обо мне?

Я не задерживаюсь, чтобы узнать ответы: Диего сам может мне их дать и, очевидно, его нет в квартире, иначе северянин не стал бы столь прилежно ждать его снаружи. Я разворачиваюсь и бегу в сторону Мавританского квартала, снова и снова оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что за мной нет погони.

На ночных улицах Лиссабона резкий оранжевый свет льется из окон таверн и борделей. Всякий раз, как до моего слуха доносится какой-либо звук, сердце подскакивает, словно в поисках безопасного убежища: в это время ночи все звуки и предметы превращаются оракулов, предвещающих смерть.

Тайная мечеть, которую часто посещает Самир, находится на втором этаже кузнецкой лавки неподалеку от старого мавританского рынка. Тяжелая деревянная дверь, украшенная затейливой резьбой и дверным молотком в виде подковы, заперта. В довершение всего на камнях мостовой лежит мертвый щегол с лужицей крови у клюва. После второго удара дверным молотком в окне наверху расцветает огонек свечи.

— Кто там? — доносится свистящий женский шепот.

— Педро Зарко. Я ищу господина Самира.

Ставни с грохотом закрываются. Через несколько секунд мужчина в длинной исподней рубахе, гибкий, с раскосыми глазами суфийского аскета, появляется за едва приоткрывшейся дверью. В неверном пламени свечи его щеки кажутся провалами под выдающимися скулами.

— Я ищу господина Самира, — начинаю я. — Он приходит сюда…

— Кто ты такой? — спрашивает он по-португальски. У него глубокий, звучный голос, словно высеченный из гранитной глыбы.

— Друг. Педро Зарко. Мы живем на разных концах одного двора. Если он у вас, скажите ему, что я…

— Его здесь нет. — Он говорит грубо, словно рискует, если его заметят в моем обществе.

— Вы не знаете, куда он ушел?

— Когда разожгли костер, мы разошлись. Он побежал домой к Фариду. Подожди. — Он закрывает дверь и запирает ее на засов. Шаги удаляются, потом быстро возвращаются. Когда открывается дверь, он протягивает мне пару сандалий. — Самир так быстро убежал, что забыл вот это, — объясняет он.

Знание, что отец Фарида тоже может быть мертв, заставляет меня очертя голову бежать в лавку сеньоры Тамары в Маленьком Иерусалиме, служившей ей одновременно и домом, — разузнать насчет «сборника сказок из Египта», который ей предлагали.

Тем не менее, на мой стук никто не откликается. Я разворачиваюсь, и ноги несут меня к дому. Мое тело опустошено как пещерный грот, и ночной воздух бьется в груди подобно свинцовому колоколу. Я должен съесть хоть что-то и молиться для нецаха о бесконечной выносливости, нисходящей в мир сущий от Бога каждую минуту.

Дома я умываюсь, съедаю немного черствой мацы и пару яблок, затем сажусь возле очага и читаю молитву.

После молитв на меня наваливается одиночество и оцепенение, опутывая липкими сетями.

Неожиданно я вижу перед собой руки дяди: стоя позади очага, он показывает что-то безумными жестами на языке, который я не в состоянии понять. На лбу выступает пот. Внезапно ко мне начинает приближаться лицо. Искаженное пляшущими тенями, оно сияет оранжевым светом. Мое сердце подскакивает к горлу. Я отстраняюсь, вскакиваю на ноги.

— Берекия, я привел человека, о котором говорил тебе. — Это Диего, освещенный пламенем очага. Он раскрывает ладонь: — Это Исаак из Ронды.

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, вижу, что охранник Диего стоит к нам спиной в дверях кухни. У самого Исаака худое, невыразительное лицо, присущее столь многим купцам из новых христиан. Он одет в алое, его волосы, прямые, достигающие локтей, увенчаны высокой малиновой шляпой, украшенной длинным темным пером.

Пока мы пожимаем друг другу руки, он беззастенчиво пялится мне в глаза, словно пытается убедить меня в собственном превосходстве или затащить к себе в постель. Крестьяне часто ведут себя подобным образом, и я понимаю, что деньгами он разжился совсем недавно.

Внезапное забытье, прерванное Диего, все еще владеет моим телом. Я зажигаю еще два масляных светильника над столом, давая себе время восстановить силы.