Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике

— Поднимут шум? Станут бить в колокола? Что-то не слышно… — пробормотал Луи Барнав.

Он сидел в «Бускара» на своем обычном месте, за столом под прямым углом к стойке. Вооружившись ножницами и клеем он пытался собрать коллаж из цветного картона, изображающий астрономические часы на Страсбургском соборе. Он отложил в сторону башенку с разновесами и сконцентрировался на круге с днями и соответствующими им небесными телами-покровителями. Солнце — воскресенье, Луна — понедельник, Марс — вторник, Меркурий — среда, Юпитер — четверг, Венера — пятница и, наконец, его любимец Сатурн, запечатленный в момент, когда он пожирает своих детей; самый прекрасный символ времени, истребляющего все, что им создано.

— Что ты тут мастеришь, Барнав? — поинтересовался какой-то оборванный пьянчужка.

— Слушай, оставь меня в покое! И не вздумай поставить свою жирную кружку на мои картинки. Мне нужно поставить четыре возраста жизни перед смертью, которая отсчитывает часы, ни на миг не останавливаясь, а главное, важно, чтобы я не забыл песочные часы. Песочные часы ой как важны!

— Ничего такого отвратительного в смерти нет, — заметил гарсон из-за стойки. — Ты нажрался, Барнав.

— У меня с утра капли во рту не было, ей-богу! Чтобы собрать это произведение искусства, необходимо, чтобы руки не дрожали. Ты, халдей, иди сюда, покажу тебе, кто я есть! Вот дерьмо! Народу здесь слишком много, пожалуй, я свалю. Ну, скоро вы перестанете чесать языками, старые дураки!

— Какой ты невежливый, Барнав.

Луи Барнав старательно собрал разные части своего макета, положил их в картонную папку для рисунков, которую нашел в помойке у какого-то художника-пачкуна, и вышел из бистро.

Он поднялся по переплетению улочек, обрамленных палисадниками и веревками, на которых сушилось белье, присел на изъеденную червями деревянную ступеньку. Открывающийся вид сверху — голубые, серые, лиловые крыши, мягкие цвета, словно переливающиеся друг в друга, — как-то успокоил его. Потрескавшиеся стены и расшатанные непогодой каркасы с торчащей железной арматурой придавали этим лачугам вид одновременно таинственный и печальный. Над водосточными канавами поднимался теплый парок. Тощие псы делили территорию. Луи Барнав положил на язык ментоловую конфетку, обнаруженную в глубине кармана, нагнулся, подобрал с тротуара газету и погрузился в чтение.

«Ни хрена себе! Нет, это мне снится! Обвинить Фермена Кабриера в двух утонченнейших убийствах! Посчитать его способным создать вокруг двух этих жмуриков ребус, связанный с Сатурном? Его, чокнутого, упавшего с Луны простака? Что за кретин написал эту статью, да я заставлю его съесть свой поганый листок без соли!»

Луи Барнав вскочил, его трясло от злости.

— Сатурн! Да он ни черта не смыслит ни в Сатурне, ни в его кольцах, этот пачкун недоделанный! — бубнил он, с трудом карабкаясь по лестницам Холма. — Если он и заслуживает кольца, то только в нос, как медведь на ярмарке! Как будто он сечет в мифах и знает, что Кронос проглотил камень, который ему дала его женушка. Эту чертову бабу ее сынуля Зевс пристроил в Дельфах, где греки устроили гадательный комбинат! Фермена это увлекает не больше, чем халдея в «Бускара» теорема Пифагора! До чего ж тупые эти легавые! Принять за убийцу фантазера, который рисует крокодилов, танцующих польку-бабочку — а почему тогда не мазурку? Я-то все знаю!»

Его проход сквозь заросли за бараками произвел немало шума. Курицы заквохтали, осел заревел жалобным голосом, старушка в ужасе выронила котелок, который надраивала на заднем дворе. Мальчик в мятых штанах, сосредоточенно ковыряющийся в носу, уставился на выскочившее из кустов чучело в коричневом плаще. Луи Барнав резко затормозил.

— Тебе помочь? — поинтересовался он у мальчика, демонстрируя корявый палец.

Мальчик испуганно заслонил лицо рукой.

— К твоему сведению, сопляк, время не склоняется перед нами, это мы склоняемся перед временем! — провозгласил он, неожиданно смягчившись.

Вконец обалдевший мальчонка нашел в себе силы поднять голову и опасливо принял предложенный леденец.

А старик уже удалялся, размахивая руками. Перед зданием Сакре-Кёр он плюнул на вывеску ресторана «Убежище Святого Жозефа» и высунул язык, обращаясь к облупившейся стене, в которой еще сохранились дырки от пуль после казни генералов Тома и Леконта, которых расстреляли коммунары 18 марта 1871 года.

На улице Мон-Сени он приклонил колено перед покосившейся халупой, где более шестидесяти лет назад жил Гектор Берлиоз [41] Гектор Берлиоз (1803–1869) — французский композитор и дирижер. , и промурлыкал Dies irae, пятую тему «Фантастической симфонии», единственное классическое произведение, которое было ему известно, а затем продолжил свой бессмысленный поход.