Далия Трускиновская: Скрипка некроманта

— Ваше сиятельство, позвольте доложить…

— Помолчи.

Князь прошелся взад-вперед по гостиной, играя витым золотым поясом архалука.

— Ладно, будь по-твоему, — сказал он. — Ступай на поварню, вели накрывать завтрак на четыре куверта… больше ты никого с собой не приволок, никаких докторишек, соборных проповедников, бродячих акробатов?.. Ступай.

И ушел в спальню.

Минут двадцать спустя все четверо уже сидели за столом.

— Кушанье у нас простое, русское, — говорил Голицын, гордясь своей безупречной немецкой речью. — Оладьи едим жирные, с вареньями, с медом. Крыжовенное варенье княгиня сама варить изволила, это посложнее всякой химии. Блины печем с припеками. Гречневые мой Трофим начиняет рублеными яйцами, крупичатые — снетками, а может испечь и розовые крупичатые — со свеклой. Сейчас их начнут приносить — горячие, прямо со сковородки. Чай пьем с ромом и сливками. Надо ж вам знать, что такое русская еда.

— Могу ли я в ожидании блинов говорить с вами о деле? — спросил Паррот.

— Извольте.

— Ваше сиятельство, вы человек военный, вряд ли я испорчу вам аппетит, если начну с трупа.

— Труп на завтрак — это очень мило, — заметил князь. — Отстал я от новых светских обычаев, молодые люди, отстал. Хорошо, что ее сиятельство не с нами, а в дикой корчме, куда вы ее вчера так успешно завезли. Она бы много чего сказала о таком деликатесе.

И он усмехнулся, показывая всем видом: ну, я вас слушаю, господа авантюристы.

— Труп лежит на краю городского выгона, присыпанный снегом, мы воткнули ветку, и найти его будет легко, если кто-то из нас поедет вместе с полицейскими служителями. Это — так называемый отец Никколо Манчини, — начал Паррот.

— Он что же, не отец мальчику? — удивился князь.

— Родственник, и то не близкий. А за отца себя очень ловко выдавал в немецких княжествах, пользуясь тем, что мальчик говорит лишь по-итальянски. Все считали его отцом, и потому никто не заподозрил его в преступлении. Один только господин Крылов, знающий по-итальянски, сумел разобраться в этой интриге — артисты разговаривали при нем о своих делах, уверенные, что в здешних краях никто их не поймет.

Голицын с интересом посмотрел на Маликульмулька. А Маликульмульк — с не меньшим интересом на Паррота.

Степан и другой лакей-любимчик, Ванюшка, стали вносить блюда с первыми оладьями и блинами. Тут бы и вывалить себе на тарелку полстопки, хотя бы вершка два для начала, полить медом, добавить большую ложку сметаны, так нет же!

— Ну-ка, братец, докладывай! — по-русски велел князь.

И как прикажете докладывать с набитым ртом?

— Я думаю, дело было так, — начал он по-немецки. — После выступлений в Доме Черноголовых к старому Манчини явился Шпигель и предложил за скрипку немалые деньги. Скрипка же принадлежала маркизу ди Негри и была дана лишь на время. Может, Манчини со Шпигелем действительно были знакомы в молодости, теперь мы правды уже не узнаем. Манчини видел, что мальчик тяжело болен и скоро не сможет зарабатывать деньги. А когда он умрет — скрипку придется вернуть маркизу ди Негри. Скорее всего, Манчини уже давно обдумывал, как бы безнаказанно продать инструмент. Поэтому он всюду толковал о демонических способностях маркиза и об адской сущности скрипки. И тут подвернулся удобный случай. Если скрипку украдут прямо в Рижском замке, во время приема у лифляндского генерал-губернатора, — это становится известно всей Европе, и уже не придется ничего объяснять маркизу.

— Сукин сын, — по-русски выразился князь. Гриндель посмотрел на него озадаченно, а Паррот, похоже, понял.

— Основу плана он составил заранее, — продолжал Маликульмульк. — Доказательство — он взял с собой и ром для Баретти, и средство для Никколо, от которого мальчик, как все утверждали, заснул и спал, сидя на стуле. Но оно, сдается, было вовсе не снотворным.

— Средства для сердца могут оказывать различное действие, все зависит от дозы, — вставил Давид Иероним. — Я знаю, что мальчику давали очень сильные лекарства, я видел рецепты, но десяток лишних капель — и больной в полуобморочном состоянии. Манчини, наверно, столкнулся с этим, нечаянно или по глупости увеличив дозу, а потом понял, что ошибка может пригодиться. Мальчик не дремал, сидя на стуле, как сказали певцы, мальчику было очень плохо…

— А когда Манчини приехал в Рижский замок, когда оказался в галерее Южного двора, то понял, как осуществить план. Он заметил в углу ящик и решил его использовать. Этот ход его мысли мне подсказала ее сиятельство — Манчини знал, что Никколо после приема будет слаб и расстроен пропажей скрипки, и очень удобно будет усадить его на ящик. Тогда он, закутанный в шубу с поднятым воротником, не заметит, как старик что-то добывает из щели между ящиком и стеной. Но рисковать драгоценной скрипкой Гварнери дель Джезу он не хотел. Сразу после концерта он отдал фляжку с ромом Баретти — по крайней мере, это было бы логично. И приступил к исполнению своего замысла. Сперва он убедился, что Никколо сидит на стуле в полуобморочном состоянии и не может ни во что вмешаться. Потом перебежал со скрипкой в комнату, отведенную для квартета. Там он сунул скрипку маркиза ди Негри в футляр Баретти, а скрипку Баретти прихватил с собой. Неизвестно, был ли при этом покойный скрипач, а если был — понял ли он, что происходит. Судя по тому, что Баретти убили, что-то он все же знал. Может быть, подмена совершена с его ведома, напился он для создания видимости своей непричастности, а потом требовал от Манчини денег — клянусь, не знаю. Может, это так, а может, и не так. Правды уже никто не скажет, — горестно завершил этот пассаж Маликульмульк.