Далия Трускиновская: Скрипка некроманта

Сани они отправили обратно в «Иерусалим», а сами забрались в небольшую лодку. Перевозчик зажег фонарь на носу и оттолкнулся от причала. Вода была уже схвачена тонким ледком, и лодка, продавливая его, шла очень медленно. Гребцов было двое, им приходилось тяжко — весла застревали в ледяной каше. А когда удалось напасть на проплешину, свободную ото льда, лодка не сразу пошла под нужным углом к берегу, и ее потащило течением.

— Есть надежда, что мы выберемся на берег сразу за Цитаделью, — заметил Давид Иероним.

Но их высадили далеко за бастионами Цитадели, и Маликульмульк, соскакивая с борта лодки, попал-таки в воду и промочил ноги. И это бы полбеды — но шуба намокла и стала стопудовой.

— Идите скорее! — гнал его вперед Паррот. — Еще только недоставало, чтобы вы слегли с горячкой! Быстрее, быстрее! Вы бежать можете?

— Нет, — ответил, уже задыхаясь, Маликульмульк. Ему хотелось одного — сесть, хоть в снег, и перевести дух. Сесть, сесть, сесть — хоть на полминуты. Полминуты его спасут, он просто закроет глаза и придет в себя, да хоть прямо на снегу, если нет ничего более подходящего!..

— Крылов, вот огни Цитадели! — подбадривал Давид Иероним. — Еще пять минут — и мы там! Зайдете к своим приятелям, согреетесь, переобуетесь — и в замок!

Но это оказались не пять минут — пока прошли вдоль вала по берегу реки к воротам, пока объяснялись с часовыми, пока дождались знакомого Маликульмульку офицера, прошло немало времени. Паррот заставлял его ходить и даже размахивать руками. Гриндель предложил было поменяться шубами, но Паррот высмеял его — Гриндель-то в одеяние Крылова влезет и дважды им обернется, а Крылов?

Наконец Маликульмульк оказался в артиллерийской казарме, разделся и стянул с ног сапоги.

— Дайте мне хоть сухие портянки, что ли, — попросил он. — До замка доберусь, там видно будет.

Он представлял себе состояние князя, не имеющего понятия, что с супругой. С одной стороны, не Паррота же посылать с объяснениями. С другой — что будет сказано по поводу Брискорна?

— Я пойду с вами, — решил Гриндель. — А ты, Георг Фридрих, найдешь ормана и будешь ждать с ним у Южных ворот…

— Нет, — сказал Маликульмульк. — Мы никуда не поедем. Тот, кто мне нужен, живет совсем близко от замка.

Он имел в виду фон Димшица. Шулер наверняка знал что-нибудь о хозяине картежной фабрики.

— Возьмите у офицеров хоть какую-нибудь епанчу, — посоветовал Паррот, — а шубу оставьте здесь. До замка идти недалеко. А там для вас лекарство найдется. Полстакана черного бальзама на стакан горячей воды — уж бальзам наверняка у кого-нибудь есть.

Это было разумно.

Судьба, искупав философа в речке, решила, что с него, пожалуй, хватит. Поднявшись наверх, Маликульмульк узнал, что князь сидит в гостиной с Барклаем де Толли и еще какими-то господами из магистрата. Маликульмульк вызвал одну из придворных дам, передал ей записку для князя, и попросту сбежал.

Спускаясь по лестнице, он все думал о словах Паррота. У них получилось умственное сооружение: Манчини нарочно оставил скрипку под шубами и подал знак Брискорну, что ее можно взять. Из сооружения изъяли Брискорна, что осталось? Манчини, подавший знак кому-то другому?

Бедному Баретти, который вынес скрипку и передал ее посреднику, за что и поплатился? И потому Манчини врал, внушая, будто после отъезда квартета скрипка еще была у него в руках? Логично, да только в гладкую и простую картинку не вписывается канифоль, найденная в галерее. И перевернутый ящик…

Ящик, допустим, могли притащить кавалеры, как предположила княгиня. Но канифоль уронить они не могли. Кто бы мог, сидя на ящике, открыть футляр и выкинуть оттуда проклятый кусок канифоли?

И тут пришла наконец мудрая мысль.

Маликульмульк повернул обратно и чуть ли не побежал в людскую.

Он хотел знать одно: когда старый Манчини и мальчик спустились в Южный двор. Прибежал ли кто из казачков сказать им, что наемный экипаж прибыл, или они вышли заблаговременно?

В людской было неспокойно: дворня строила домыслы о княгинином путешествии.

Узкий мирок со странными и искаженными интересами — вот что такое дворня богатого господина. А с голицынской вышло еще хуже — оказавшись в чужом городе, этот маленький, в три десятка душ, кружок совсем замкнулся и начал, не получая достаточно сведений, выстраивать свою картину мироздания. Маликульмульк уже столкнулся с этим на примере кучера Терентия.

Слава Богу, хоть не заподозрили в Гринделе или Парроте любовника ее сиятельства. Для людей, которые все на свете старались умственно свести или к еде, или к кошельку, или к блудливым побуждениям, это уже было великим подвигом. Но дворня изобрела лекаря в Митаве, которого следовало доставить к больному Николеньке, дворня изобрела также злобных кредиторов проигравшегося Ивана Андреича, которых поехала усмирять всемогущая княгиня. Увидев его, лакеи, конюхи и кухонные мужики повскакали с мест, всем видом являя сочувствие и тревогу.