Юлиан Семенов: Горение. Книга 2

… Турчанинов папироску свою докурил, аккуратно загасил ее в большой пепельнице и повторил:

— Казимежа я спасти не могу.

— В таком случае Казимежа обязаны спасти мы, — сказал Дзержинский.

— Вы бессильны? Понимаю. Подскажите, как можно подступиться к делу. Деньги? Беседа с судьями? Побег?

Турчанинов покачал головой.

— Вы сказали, — продолжал Дзержинский, — что все предрешено до суда. Кем?

— Моим начальником.

— С какой стороны к нему можно подкрасться?

— Ни с какой. Игорь Васильевич Попов тесан из кремня. К нему невозможно подкрасться, Феликс Эдмундович, сие объективность.

— Как не можем чего-то, так сразу говорим «объективность». — Дзержинский поморщился. — Такая «объективность» — смерть живому. В восемнадцатом веке засмеяли бы того, кто сказал бы, что можно ездить под землей, а сейчас Лондон и Берлин без метрополитена немыслимы. Не верю, что к Попову нельзя подобраться. Говорят, например, что у вашего Попова есть любовница, актриса кабаре Микульска, — верно это?

— Верно.

Турчанинов посмотрел на Дзержинского с каким-то особенным интересом:

— Владимир Львович Бурцев, знай такое, напечатал бы в своей эсеровской прессе незамедлительно.

— Чего бы он этим добился? Сенсации? А нам надобно спасти товарища, и ради этого мы готовы начать игру, а чтобы такого рода игра против охранки оказалась успешной, надобно помалкивать и все разворачивать втайне. Разве нет?

— Вы талантливый человек, Феликс Эдмундович, но на свете талантов много. Становятся талантами, то есть признанными, те лишь, которые добились.

— Вот вы мне и поможете добиться.

— Я ведь дальше гляжу, Феликс Эдмундович, я думаю о вашей победе в общеимперском плане.,

— Та победа свершится, коли мы каждый день и час будем побеждать. Нет маленькой работы, как и маленьких людей не существует, — в каждом сокрыт Ньютон или Мицкевич… Что вы знаете о Микульской?

— Ничего.

— Надо узнать, Андрей Егорович.

— Я попробую, — ответил Турчанинов. — Но я ведь к вам с главным пришел, Феликс Эдмундович…

— То есть?

— Агентура сообщает, что вы назначены главою партийной делегации на Четвертый съезд РСДРП…

— Кто передал данные?

— Все тот же «Прыщик».

— Когда?

— Позавчера. Полковник Попов получил данные позавчера вечером. Очень похвалялся…

— Вы не пробовали выяснить этого «Прыщика», а?

— Я же объяснял, Феликс Эдмундович, если попробую, меня раскроют. У нас, — Турчанинов поправил себя, — в охранке не принято интересоваться подлинными именами агентуры — особенно такой, как «Прыщик». Сугубо, по всему, близкий к вам человек.

— Андрей Егорович, а что, если вы заагентурите в нашей среде видного человека, а? Звонкого человека «обратите» в свою веру? Близкого к руководству партии. Человека, широко известного охранке. Тогда вы сможете сторговать своего агента в обмен на имя «Прыщика»?

— Коли вы на такое готовы пойти, значит, следует полагать, «Прыщик» приволок точные данные…

— А вы как думаете?

— Да разве я думаю?

— И то верно… Человек по-настоящему решается думать тогда лишь, когда ему ничего другого не остается, когда руки у него в кандалах… Я заметил: истинная мысль начинается с безысходности, Андрей Егорович, с невозможности жить по-людски… Коли собеседник готов дать вам рецепт, как разрешить самые сложные вопросы жизни, значит, он и не думал об этом вовсе, а так, порхал.

— Слишком строги вы к глаголу «думать».

— Отчего? Нет. Логическое, то есть повседневное, мышление стало формою естественного отправления. Я же имею в виду обгоняющую мысль, то есть единственно истинную… Обеспокоены в охранке данными «Прыщика»?

— В высшей мере. Предполагают, что речь пойдет о слиянии польской социал-демократии с русской. Видимо, вам следует ждать удара со стороны социалистов Пилсудского: через агентуру будут работать, через высокую агентуру охранки, — обвиняют вас, СДКПиЛ, в предательстве национальных интересов Польши, «москальскими прислужниками», видимо, заклеймят…

Дзержинский поднялся, поправил галстук: время. Поднялся и Турчанинов.

— Я подожду, пока вы подальше уйдете, — сказал Турчанинов. — И послушайте моего совета — не пытайтесь слишком настойчиво с Казимежем… Можете на этой частности все завалить.

Дзержинский нахмурился:

— Частность? Что-то вы не так, Андрей Егорович.

— Так, Феликс Эдмундович, так. Лес рубят — щепки летят…

— Считайте меня плохим лесорубом. А вообще избегайте сравнений такого рода: человек не щепа… Умом-то я вас понимаю, но сердцем никогда не пойму. Всякое движение определяется его началом. Коли иначе