Понсон дю Террайль: Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

Благодаря этому-то обстоятельству Петерсон и получал депеши, продиктованные Мармузэ.

Все общество уже ехало для спасения своего господина.

Понятно, что Мармузэ, бравший с собою слишком много народу, не мог ехать разом со всеми, а разделил всех на партии.

Милон, Смерть Храбрых и Полит отправились с булонским почтовым экипажем.

Они везли с собой большой ящик, заключавший в себе сэра Джеймса, погруженного в глубокий летаргический сон.

Мармузэ, мисс Элен и Ванда ехали по железной дороге.

В Булони они все встретились.

Они остановились все в гостинице «Испания».

Мармузэ очень мало спал в ночь отъезда.

Он соображал и решил, что ему нужно побывать в Ньюгете, а потому он и велел Эдуарду дать депешу, что Рокамболь выехал уже из Булони.

Затем он написал два письма, из которых одно было адресовано к первому секретарю французского посольства, маркизу С., бывшему старым другом Феликса Пейтавена, то есть Мармузэ, а другое прямо во французское посольство. Как в первом, так и во втором он выставлял себя жертвой какой-то ошибки и просил о том, чтобы его освободили поскорее из Ньюгета.

– Ты отдашь эти письма, – сказал он Милону, – только через два дня после моего ареста.

– Слушаю, – ответил Милон, привыкший с некоторых пор беспрекословно повиноваться Мармузэ.

Приехав в Лондон, Мармузэ оживил сэра Джеймса и сдал его на руки присланному за ним от аббата Самуила фениану, и затем дождался спокойно той минуты, когда его арестовали.

Когда Мармузэ был приведен и посажен в Ньюгет, то он продолжал уверять всех, что его взяли по ошибке и что он не Рокамболь, но, несмотря на это, сэр Роберт поторопился поместить его к Серому человеку.

К несчастью, сколько он ни старался, но ни Серый человек, ни вновь приведенный француз нисколько не выдали себя, и даже сам Барнетт все более и более убеждался, что Мармузэ действительно не знаком с Серым человеком.

Мармузэ, между тем, не торопился болтать с Серым человеком, потому что он знал, что у него еще будет достаточно для этого времени.

Только на другой день Рокамболь начал говорить с Мармузэ, и то на таком языке, который никому не был известен в Лондоне.

Этот язык в Париже известен под названием яванского.

Это даже не язык, а просто жаргон, на котором в Париже говорят все дамы полусвета.

Его можно образовать из всякого европейского языка, прибавляя к каждому слогу слов перед или после слогов ее, ва, ей.

Через два часа после этого Рокамболь знал уже все, что произошло в Париже, начиная с падения Лимузена и кончая чудесным спасением ирландки Дженни и ее сына.

В то время, когда они говорили по-явайски, к ним вошел губернатор Ньюгета и остановился, как окаменелый, на пороге.

Сэр Роберт смотрел то на настоящего, то на мнимого Рокамболя, но не мог ни слова понять из их разговора.

– На каком это условном языке вы говорите? – спросил он. – По-явайски, – ответил Рокамболь.

Тогда сэр Роберт вздумал проверить его слова и призвал одного арестанта, бывшего сперва в Индии и говорившего по-явайски.

– Дик, – обратился к нему губернатор, – говорите ли вы по-индийски (т. е. на хинди)?

– Так же хорошо, как и по-английски.

– А по-явайски?

– Отлично.

– Я призвал тебя для того, чтобы поговорить с этими джентльменами.

– Хорошо тебе было в Индии? – спросил Серый человек.

– Нет, – ответил Дик.

– Почему же?

– Так ты понимаешь, что они говорят? – спросил губернатор.

– Точно так, ваше превосходительство.

Когда Дика увели, то губернатор снова обратился к Рокамболю.

– Джентльмен, – сказал он, – вы бы лучше сделали, если бы во всем сознались.

– А!

– И, главное, сказали бы свое настоящее имя|, чтобы нам было можно представить вас поскорее в суд.

– И приговорить меня к смерти?

– Почем знать? – сказал сэр Роберт с обычным своим смехом. – Быть может, милость королевы распространится и на вас.

– Милость королевы?

– Да.

– Ладно, знаю я эту милость.

– Королева очень часто милует приговоренных к казни.

– А государственный секретарь Департамента юстиции не ратифицирует акта о помиловании, и вас все-таки вешают. Очень вам благодарен, ваше превосходительство.

– Вы вправе защищать свою жизнь, как вам угодно, – сказал сэр Роберт. – Покойной вам ночи.

Когда губернатор хотел уже уйти, то его остановил Мармузэ и потребовал, чтобы тот выслушал его.

– Что же вам угодно? – спросил губернатор.

– Чтобы меня освободили отсюда, так как я не то лицо, за которое меня принимают, – ответил Мармузэ.