Дональд Уэстлейк - Одинокий островитянин

Они прогуливались вместе, и он показывал ей остров, каждую песчинку, каждую веточку и учил поддерживать огонь восемью спичками. А когда на остров обрушивались в слепой ярости нечастые бури, она забивалась в его убежище, ее волосы ласкали его щеку, теплое дыхание согревало его шею, и они сообща пережидали шторм, держась за руки и уставясь на мерцающий огонь в надежде, что он не погаснет.

Так случалось дважды, и ему приходилось использовать драгоценные спички, чтобы поджечь пламя снова. Но всякий раз они уверяли друг друга, что в следующий раз костер будет защищен получше.

Однажды, когда он пересказывал ей последнюю завершенную главу, она заметила:

– Ты так давно ничего не сочинял нового. С тех пор, как я здесь появилась.

Он запнулся, ход его мыслей был прерван, и он осознал, что она говорит правду. И сказал ей:

– Сегодня я начну следующую главу.

– Я люблю тебя, – отвечала она.

Но он оказался не готов начать новую главу. В действительности ему не хотелось начинать никакой новой главы. Он лишь хотел пересказывать ей уже законченные главы.

Она настаивала, чтобы он сочинял книгу дальше, и впервые с тех пор, когда она присоединилась к нему, он ее оставил. Он пошел на другой конец острова и сидел там, глядя на океан.

Немного погодя она пришла к нему, прося прощения. Она молила его рассказать еще раз первые главы книги, и он наконец взял ее за руки и простил.

Но она вновь и вновь возвращалась к тому же предмету, всякий раз все более настойчиво, пока однажды он не оборвал ее словами: “Отстань!” – и она залилась слезами.

Они действуют друг другу на нервы, понял он, приходя к убеждению, что Дорин своим поведением все больше напоминает ему мать – единственную женщину, которую он знал по-настоящему. Как и его мать, она была собственницей, ни на миг не оставляла его в одиночестве и не отпускала просто побродить и поразмышлять. И, как и его мать, она проявляла требовательность и настаивала, чтобы он вернулся к работе над книгой. Ему казалось, что она хочет, чтобы он опять превратился в простого служащего.

Они спорили яростно, и однажды он ее ударил – чего никогда не посмел бы сделать с матерью. Она испугалась и заплакала, а он стал извиняться, целовать ей руки, целовать щеку, где горело пятно – отпечаток его руки, гладил ее волосы, и она, смягчившись, простила его.

Но прежнее не вернулось. Она становилась все более сварливой, придирчивой, все больше походила на его мать. Она даже внешне стала похожей на нее, только помоложе: особенно глаза, утратившие свою синеву и обретшие взамен жесткость, и голос, ставший более высоким и капризным.

Он начал тяготиться ею, таиться и скрывать от нее свои мысли, не разговаривал с ней часами. А когда она прерывала его раздумья либо просто тихо касалась его руки, как привыкла делать раньше, или же – теперь чаще – начинала жаловаться, что он не работает над книгой, он видел в ней досадную помеху, сующую нос не в свои дела чужачку. С остервенением он требовал оставить его в покое, отстать от него. Но она не уходила никогда.

Он не мог бы сказать точно, когда ему явилась мысль убить ее, но она осела в его голове. Он пытался гнать ее, вдалбливая самому себе, что он вовсе не тот человек, чтобы совершить такое, – что он бухгалтер, маленький, тихий и незаметный.

Но он уже не был таким. Теперь он был авантюристом, морским скитальцем, загорелым и грубым дикарем, которому позавидуют все на свете бедные бухгалтеры. И он знал, что вполне способен на убийство.

День и ночь он раздумывал над этим, сидя перед маленьким костерком и глядя в огонь, пока она, в неведении подстерегавшей ее опасности, продолжала приставать к нему, требуя новых глав книги. А не то она принималась смотреть за костром, требуя, чтобы он принес еще хвороста, чтобы не дал огню погаснуть, как у него уже случалось дважды, а он приходил в ярость из-за несправедливых обвинений. Не он погасил огонь, а буря. Нет, протестовала она, буря не загасила бы огонь, если б он все делал как полагается.

Наконец он не вытерпел. Ранее, в более безмятежные дни, они часто купались вместе, поближе к берегу – из опасения наткнуться на акул. Теперь они уже давно вдвоем не плавали, но как-то раз он коварно предложил ей вспомнить прежнее.

Она сразу же согласилась, они разделись и вбежали в воду, радостно хохоча и брызгаясь, как будто все еще были счастливыми влюбленными. Он нападал на нее, как делал прежде, а она отбивалась, смеясь и плескаясь. В конце концов он схватил ее и увлек под воду.