Клара сейчас родит!
Жюли, Хадуш, Ясмина! Клара сейчас начнет рожать!
Марти! Доктор! У моей сестры сейчас начнутся схватки!
И ее маленький обитатель напуган, как зайчонок, послушали бы вы, как бьется его сердечко! Кормили, выхаживали, холили, лелеяли целых девять месяцев, и вдруг ему надо прыгать без страховки, без парашюта на заминированное поле! Почти то же самое, что увидеть, как на вас летит пуля двадцать второго калибра, выпущенная в упор. Бергсон был прав: в том, что касается прибывающего и уходящего, оба они слышат тот же трубный глас и у них обоих от этого душа в пятки уходит, рождаться или умирать – один хрен, приправленный ядреным перцем, для тех, кому это в новинку. Радикальная смена привычек. Человек – привязчивое животное, но всегда найдется секатор, чтобы обрезать все его привязи.
Марти, доктор, я знаю, моя семья несколько надоедлива, но если бы вы могли уделить нам еще немного времени, чтобы встретить маленького лихача моей Клары, я был бы вам весьма благодарен, правда; мне кажется, ему было бы не так страшно, знаете, всякие там опасения, как бы не родился с тремя ногами или шестью ушами. Вы гуманный человек, и если гуманист введет его в этот мир, это придаст ему нравственных сил, не так уж мало для начинающего, ведь они наперечет на этом свете, настоящие-то гуманисты...
***
Он заявил о себе тихим обмороком своей мамочки. Она, и без того бледная, вдруг побелела как снег. Вздохнула.
– Клара!
Но Клара уже лежит на руках у полицейского в куртке, доктор командует «сюда, скорее», и все племя в количестве двадцати трех человек ринулось вслед за Марти по коридорам больницы (двадцати двух, если быть точным – Жюли осталась у постели Бенжамена), которые равномерно разворачивают перед ними свой лабиринт, так до самого операционного стола, где все и начинается. Клара очнулась, доктор, закатав рукава, отправляется навстречу новой жизни, и все племя стягивается плотным кольцом, как регбисты вокруг мяча, знатная куча-мала, все толкаются и сопят вместе с Кларой. Это оттого, что в последние месяцы они все втянулись в ее ритм жизни, делали глубокий вдох и выдох, дышали учащенно или задерживали дыхание, все до последнего принимали в этом участие. Робкие предупредительные наскоки крайних, сомневающихся в жизни, более уверенный напор тех, кто впервые вдохнул полной грудью, как Королева Забо («что я выпускаю? совсем из ума выжила...»), и выдохнул так, что голова чуть не вылетела, как пробка из бутылки, можно подумать, она тоже рожала, только не человека, книгу; вдыхающие – Мосси, задерживающие дыхание – Араб, и выдыхающие – сам дивизионный комиссар Аннелиз («ладно, может быть, завтра удастся отдохнуть...»). Лейла, Нурдин, Жереми и Малыш снуют вокруг этой спаянной груды тел с беззаботностью запасных игроков, пытаясь угадать, откуда появится мяч, чтобы сразу наброситься на него. Здесь всё...
Но мяч пролетает высоко над их головами...
Его победно хватают руки доктора Марти.
И все – врассыпную, отходят, обернувшись, готовясь к подаче, чтобы лучше видеть, как доктор повернет ход игры.
Обычное появление нового человечка, и, как обычно, это ни на что не похоже.
Прежде всего, это не кричит.
И это смотрит. Всем становится даже как-то не по себе, что смотрят не они, а на них.
И это не выказывает ни малейшего испуга.
Оно, скорее, задумчиво. Как будто спрашивает себя, что все эти спортсмены здесь забыли.
Потом вдруг решает подарить их улыбкой.
Редкое зрелище – улыбка новорожденного. Обычно приходится немного подождать, пока он соизволит улыбнуться, то есть пока у него не появятся первые иллюзии. А этот – нет, улыбается сразу после свистка к началу игры. И улыбка его замечательно сочетается со всем остальным. Остальное – это Клара Малоссен и Кларанс Сент-Ивер. Это округлая мордашка Клары и челка Кларанса, это смесь блондинистого Сент-Ивера и смуглых Малоссенов, это одновременно – приглушенная матовость и светлый блеск, это только что появилось на свет и уже так внимательно, так заботливо старается никого не обидеть недостатком своего внимания, не забыть ни отца, ни мать в аккуратном распределении опознавательных черт... Но что крепче всего соединяет внимательную мечтательность Клары и вдумчивую энергию Кларанса, так это улыбка – ничего особенного, просто одна губа свободнее, чем другая, маленький веселый маячок в этом хмуром собрании слишком серьезных людей, всем своим видом показывает, что, в конце концов, ребята, не так уж все страшно... все будет хорошо... вот увидите...
Читать дальше