Оксана Семык - Капкан на охотника

— Всё, что от вас потребуется, — это заполнить небольшую анкеточку и предоставить несколько своих фотографий. Это вы сделаете при личной встрече. Давайте я запишу вас, скажем, на завтра, на шесть часов вечера. Вас устраивает это время? Записывайте адресочек. Нас очень легко найти.

Ого, как меня ловко взяли в оборот! Я сижу, немного ошалелая, глядя на трубку, из которой доносятся короткие гудки. Так значит, это тот самый телефон. Звонила ли по нему Лариса? Если да, ходила ли на встречу? Встречалась ли с Ириной и Агата? Имеет ли эта Ирина какое-то отношение к смерти моей подруги?

Я просто обязана это выяснить. Не успокоюсь, пока не взгляну на эту электронную сваху.

В конце концов, мне лично это ничем не грозит. Ну, в крайнем случае, найдёт она мне какого-нибудь мужа. Решено. Завтра встречаюсь с Ириной.

Вечером я вытаскиваю с антресолей фотоальбомы в поисках подходящих снимков. С трудом нахожу несколько приличных своих фото, на которых в объектив не лезли бы из-за моего плеча ещё чьи-то лица.

Увлёкшись процессом, до глубокой ночи перебираю черно-белые и цветные застывшие моменты моей жизни. Погружаюсь в воспоминания. Сетую на свою дырявую память, утерявшую многое из того, что ещё помнят фотографии. Решаю начать вести дневник, как когда-то, в девичестве.

Достаю из письменного стола тетрадь на девяносто шесть листов в скучной серой обложке, открываю и пишу, пишу, потоком сознания выплёскивая на бумагу всё, что произошло со мной за последние недели.

Становится легче: словно поговорила с кем. Засыпаю прямо за письменным столом, уронив голову на исписанную страницу.

Передо мной возникает Агаткино лицо, и она громко и членораздельно произносит: «Видеть себя голым во сне — к неразумным поступкам». Я вздрагиваю, просыпаюсь, чуть не упав со стула, осознаю ситуацию и тащу своё затёкшее тельце на диван. Перед тем, как снова погрузиться в сон, успеваю подумать: «Интересно, мой звонок по тому загадочному телефону, это разумный или неразумный поступок?»

Утро на рабочем месте начинается по-боевому. Открывая дверь своего кабинета, я уже слышу, как надрывается на моём столе телефон. Оказывается, меня жаждет услышать давешний мой знакомец, Анатолий Петрович Гуляев. Он огорошивает меня одним единственным вопросом:

— Скажите, Татьяна Владимировна, не упоминала ли Агата при вас когда-нибудь имени Вениамин?

— Нет, — удивлённо отвечаю я, не раздумывая.

— Не торопитесь, вспомните, — мягко настаивает следователь.

— На память не жалуюсь, — начинаю тихо свирепеть я: за дуру он, что ли, меня держит? — Уж такое редкое имя я бы точно запомнила.

Не успела я открыть рот, чтобы поинтересоваться, какое отношение имеет этот Вениамин к Агате, как, буркнув то ли «спасибо», то ли «до свидания», Анатолий Петрович повесил трубку.

Куда только подевались его приличные манеры, которыми он так поразил меня в кафе! А самое главное, что он оставил меня умирать от любопытства, кто такой этот Вениамин. Это жестоко с его стороны…

Вениамин… Веня… Не знаю ни одного Вениамина, кроме актера Смехова.

Ещё минут пять я ломаю мозги над этой загадкой, потом говорю себе вслух: «Да, воистину, трудно вспомнить то, чего не знаешь», — и в таком слегка взвинченном состоянии, открываю лежащую передо мной папку с рукописью.

С романом Берсеньевой я вчера разделалась. Дора Сергеевна только что подбросила мне свежую работёнку.

«За час до убийства». Михаил Кожин», — читаю я на обложке папки.

Кожин… Где-то я уже о нём слышала. Ну, разумеется, это тот самый тип, которого так нахваливала Агата. Как в воду она глядела — действительно мне придется править его рукопись.

Я частенько разговариваю сама с собой. Привычка, тянущаяся за мной из самого детства. Вот и сейчас я развязываю трудно поддающиеся тесёмочки папки, нараспев бормоча себе под нос возникающие в моей голове рифмы:

— Интересно, что ещё за Кожин? Может, ни кожин, ни рожин? А хорошо ли сложен?

И вздрагиваю от неожиданности, услышав мужской голос за своей спиной:

— Не знал, что вы увлекаетесь стихосложением, помимо своих редакторских обязанностей.

Круто разворачиваюсь на своём вращающемся стульчике и упираюсь взглядом в высокого, крепкого сложения, мужчину с упрямым подбородком и какого-то стального оттенка серыми глазами.

— Простите, с кем имею дело? — произношу я вежливо-холодным тоном.

— Как вы точно выразились. Именно так. На данный момент мы с вами имеем одно общее дело, и это дело — мой роман «За час до убийства», — обаятельно улыбается мой собеседник. — Позвольте представиться. Кожин Михаил Борисович.