Татьяна Луганцева - Пуд соли на сердечную рану

Ее номер – обычный, не люкс – выглядел почти так же: все обшарпанное и древнее. А отличался еще более ветхой мебелью и значительно меньшими размерами. Но сейчас Матвей и Глаша весьма обрадовались бутылочке коньяка на столе, бутербродам с копченой колбасой и сыром, оливкам в банке и нарезанным овощам.

– Чем богаты… – прокомментировала хозяйка, которая явно с нетерпением ждала их.

– А мы вот нерадивые гости, с пустыми руками, – смутился Матвей.

– Ничего страшного, вас же я пригласила! А ты, Матвей, купил дорогую коляску на время моих ограниченных возможностей. Я и не ожидала, спасибо.

– Не за что… Но вот есть хочется!

– Неудивительно в таком-то скудном на еду месте. Угощайтесь!

– С превеликим удовольствием!

И они все втроем набросились на бутерброды, энергично работая челюстями и с аппетитом поглощая еду.

Матвей разлил коньяк, и они молча выпили.

– Вы поможете мне? – наконец спросила Антонина.

– В чем? Сделаем все, что в наших силах.

– Спасите мою дочь! – воскликнула Тоша и расплакалась.

– Какую дочь? – уточнил Матвей.

– Мою дочь от Павла Петровича, Надежду.

– Так у вас есть ребенок от него? – удивилась Глаша. – А следователь говорил, что в первом браке у Павла Петровича не было детей…

– Уже рассказал! – всплеснула руками Тоша. – Ох, эти проныры милицейские… Все-то они знают. Но ведь дети могут рождаться не только в браке, но и просто так… У нас прекратились супружеские отношения, но не прекратились отношения вообще, много лет мы с Павлом Петровичем все равно встречались, и я родила Наденьку… Она была не очень желанным ребенком, мой бывший муж не признавал девочку, вернее, не хотел признавать – у него ведь имелись сыновья… А я работала, была невнимательна к дочке, сбагрила ее своей маме… Та и воспитала Надю. Она выросла и осталась очень привязанной к бабушке… Даже в медсестры пошла, чтобы научиться делать ей уколы и максимально продлить жизнь… Но вечной жизни не бывает, и моя мать умерла. Для Нади эта утрата стала невосполнимой, она очень тяжело переживала смерть человека, который заменил ей родителей. А вот со мной у Нади отношения не очень сложились… Я пыталась наверстать упущенное, что-то поняв к старости, но дочь оставалась безучастной, настоящей близости между нами так и не возникло. Всецело по моей вине. Вы думаете, что я приезжала сюда из-за старого ловеласа? Конечно, говорила вам именно так, но на самом деле я бываю здесь из-за Наденьки. – Тоша закрыла лицо руками.

– Медсестра Павла Петровича? – ахнула Глафира.

– Да.

– А он знал?

– Знал.

– А Надя в курсе, что он ее отец? – удивлялась Глаша.

– Да. Но относилась к нему с прохладцей, и, как сами понимаете, у нее были на то причины. – Антонина залпом опрокинула вторую рюмку. – Плохие из нас получились родители. Вот Надя и послала нас… далеко. Сказала, что ничего ей от нас не надо. У нее семья, работа. Ей не нужны ни деньги, ни наше участие в ее судьбе. Хорошая у меня дочка, гордая и честная.

– Очень хорошая, я с ней тоже знакома, – откликнулась Глафира.

– А сейчас вот и самого Павла Петровича убили, и сына его… Если кто-то охотится за наследством, то моя девочка может оказаться следующей… Я это чувствую и схожу с ума. Чем я могу помочь Наде? Я сижу здесь в инвалидном кресле! Помогите…

– Мы-то поможем, только вот чем? – почесал затылок Матвей.

– Присмотрите за ней, убедите не шататься нигде ночью одной…

– Хорошо, – кивнула Глафира.

– Спасибо вам, друзья! – Тоша вытерла выступившие слезы на глазах.

– Приехавший из Москвы следователь всех будет проверять. Вы бы рассказали ему… Может, к Надежде охрану приставят? – посоветовала Глафира.

– Я готова рассказать все, лишь бы спасти дочь! – совершенно серьезно ответила Антонина.

– Думаю, он поговорит с вами в первую очередь, как с первой женой Павла Петровича, – погладила ее по руке Глаша.

Матвей прикончил последний бутерброд и вытер руки бумажной салфеткой.

– Я на процедуры!

– Зачем? – в один голос спросили Глафира и Тоша.

– К Наде. Приглядывать за ней, – пояснил Матвей.

– В последнее время Наденька изменилась, – осторожно сказала Антонина с раскрасневшимися щеками.

– Что вы имеете в виду? – не поняла Глаша.

– Какая-то рассеянная стала… хихикает странно… все время на телефон смотрит… краситься стала сильнее… Я-то все вижу!

– Влюбилась, – констатировал Матвей.

– Вот! Даже мужчина понял!

– Что значит – даже? Мы что, в любви ничего не понимаем? – обиделся Матвей.