Татьяна Стекольникова - Правило злых одноклассников

– Да еду я, еду! В пробке застряла! – соврала Аполлинария, поскорее отключила мобильник, чтобы издатель не услышал Барбароссу, вздумавшего исполнить «Ой, мороз, мороз…», и не догадался, что она еще и не выходила.

Аля носилась по квартире, как любая женщина, которая собирается второпях, но все-таки не очень спешила, так как знала, что Погонов не устроит ей финансовой кары за опоздание. Раскричится по своему обыкновению – это да. Но ругает он Аполлинарию редко, а если и распекает, то по-дружески и в основном за «неумение жить». Она это умение до сих пор так и не освоила, чем давала издателю повод без конца упражняться в ехидстве.

Но от едкой иронии Погонова доставалось всем в издательстве. Взять, например, Сигизмунда. Гениальный дизайнер книжных обложек. И даже художник! Высокий. Темный шатен. Молодой… Вполне мог быть красавцем – снижала впечатление странного вида бороденка. Растительность на физиономии Сигизмунда тянет на мишень для сарказма, но Погонов предпочитает измываться над именем-фамилией дизайнера. А Сигизмунд разве виноват, что он Сигизмунд? Еще и Манин? Имя мама-полька дала. А фамилия отцовская. Фамилия как фамилия! Но Погонов заходился в диком смехе, подскакивая в своем кресле, стоило Сигизмунду перешагнуть порог издателева кабинета.

– Ты все еще Манин? – Погонов прямо-таки кис от смеха. – Не Настин? Не Светин? А давай я тебя с Катей познакомлю! Будешь Катин Сигизмунд! Не хочешь? – издатель взмахивал миниатюрными ручками, хватал со стола надрывающийся телефон, безошибочно вычисляя его среди десятка других звенящих, пищащих и поющих на разные голоса аппаратов, зарытых в распечатки текстов и фотографии, быстро отвечал и снова принимался за дизайнера:

– Как поживаешь, Сигизмунд? Он же Сижизмон, он же Сехисмундо, он же Сиджизмондо, он же Зигмунд и Сигмюндюр!

Аполлинария, и сама имевшая непростое имя, относилась к Сигизмунду с пониманием, звала Зигмусем – уменьшительно и на польский манер, и это «Зигмусь» к дизайнеру приклеилось намертво.

Зигмусь выходки Погонова терпел. Во-первых, вечно погруженный в свои замыслы, он не особенно вникал в то, что не относилось к его творчеству, а во-вторых, Погонова терпели все. Издатель, имея замашки хама, в общем-то был неплохим мужиком, когда касалось дела, гонораров и справедливости.

Аля сердилась и, на правах старинной приятельницы, пыталась Погонова вразумить. Нашел мишень для сарказма, когда самого родители нарекли не менее оригинально – Альберт Вальтерович! А еще и прозвище! Однажды кто-то из верстальщиков брякнул, что Альберт – точь-в-точь Тирион, благородно-безнравственный карлик из «Игры престолов», и с тех пор в издательстве Погонова называли Тирионом, но, конечно, за его спиной.

Внешнего сходства Альберта с этим книжно-киношным персонажем Аполлинария не находила и из любви к справедливости возражала, когда при ней издателя так именовали. Погонов не был карликом в медицинском смысле. С пропорциями у него все нормально, просто ростом не вышел. Сугубо мужских качеств так даже с избытком! Это утверждали ее знакомые бабы, которых издателю удавалось затащить на свой огромный диван. «Поразительно! – говорили они Аполлинарии. – Но тебе-то рассказывать не надо!» Аля пыталась отпираться, объясняла, что это против ее правил – спать с начальником, но бабы не верили: почти ежедневно встречаться с таким любвеобильным мужиком – и ни-ни? Наконец они решили, что когда-то у Погонова с Алей были шуры-муры, но он ее бросил ради более интересных кандидаток, и теперь не стоит обсуждать с Аполлинарией Альбертовы подвиги в постели, чтобы не сыпать ей соль на раны. Но с тех пор как у Погонова появилась Большая Люся, сначала секретарша, а потом любовница, о бабах издателю, страдавшему болезненной тягой ко всему чрезмерному, пришлось забыть: Люся волшебным образом сделала так, что рядом с Альбертом вообще не появлялись незнакомые дамы, могущие вызвать у него сексуальный интерес. Что же касается ума и коварства, этого добра Погонову хватило бы на семь сезонов остросюжетного сериала о буднях издательства. Или на десять… И если посмотреть на Альберта с этой стороны, то да, вылитый Тирион.

– А по попе? А по попе? – прокричал Барбаросса, когда Аполлинария пробегала мимо него в поисках брошенного где-то телефона.

– Это еще за что? – Аля даже остановилась.

– Бр-р-р-решешь!

– Это кто ж тебя таким словам научил? – Аполлинария снова погрозила попугаю пальцем, и на этот раз возмущенно.