Иоанна Хмелевская - Старшая правнучка

…Пришлось положить перо, нюхательные соли понадобились, чтобы в спокойствие прийти, как вспомню бедного Альбина, упокой, Господи, его душу, так сама чуть не трупом падаю.

Лежал, значит, бедный Альбин мертвый на пороге кабинета, а в библиотеке жалостливо стонал Польдик, мальчишка буфетный. И тут все было перевернуто, но не все побито, только один шкаф с книгами рухнул, вот откуда грохот, но не сломался, только книжки рассыпались.

В салоне одно окно было выбито, ради какой корысти – и не скажу, ведь там же есть двери на террасу, в сад выходящие. А того, из-под солнечных часов, Марта с Кацпером в дом заволокли, и я распорядилась немедля за фельдшером послать, а по дороге полицмейстера известить. И хотя по милости Господней не доводилось мне еще такого испытывать, слыхала, что разбои и грабежи непременно полиция разбирает. И сверх того, нарочного к Вежховским отправила.

И фельдшер, и полиция не замедлили явиться. Вердикт фельдшера был: наш Польдик жив останется, его раны не страшные, а вот злоумышленник – сомнительно, потому как голова его изрядно пострадала. И еще неведомо, сможет ли в чувство прийти и что сказать. Дескать, не надо бы столь рьяно головою его о камень колотить, полегше бы малость…

Мы же никаких претензий к Марте не питали, и ни одна душа не проболталась, что это она головой злодея по мрамору стучала, ибо всем было ведомо – с давних пор лакея Альбина втайне любила. Непохвально это и с добрым именем нашего славного рода несовместно, однако чувства ея можно понять. Я же, отчаянию не предаваясь, хоть и много сил это стоило, к утру с возможным спокойствием поведала обо всем полиции, чем вызвала ее удивление и благодарность. Ассистент же полицмейстера, некий пан Анджей Ромиш, мужчина весьма обходительный, что со мною беседу имел, с восходом солнца даже на комплименты для меня не скупился, мол, все бы свидетели столь мудры были, как я, хоть и женщина, и потрясение испытала, а в истерике не бьюсь, рассудительно и с толком сообщаю о столь страшных вещах.

17 июня

Приехали кузен Вежховский с супругой, полночи заняло ознакомление хозяев с прискорбными событиями в их поместье, и лишь теперь могу к своим запискам обратиться. От себя скрывать не стану – страсть как хочется знать, что же произошло и по какой причине. Кузина Матильда очень переживала, сколько роз в отчаянии чуть сознание не теряла, а кузен Матеуш знай прислугу выпытывал, что из дому украдено. А что могли украсть, ежели никаких ценностей в доме и не было? Пан Ромиш с жандармами все окрестности доскональным образом оглядели и всех людей пристрастно опросили. И вышло, что злоумышленники в дом со стороны сада пролезли, а коль скоро гостиная в отдалении расположена, никто из домашних ничего бы и не услышал, кабы не печень Ядвигина. Не то, глядишь, чего бы и вынесли из дому, хотя голову ломаю – что? Вазы китайские? Говорят, они старинные и ценные. Портреты со стен предков наших? Рамы позолоченные, грабители могли и польститься, да уж больно несподручно и вазы, и рамы тащить. А денег и так бы не нашли, я шкатулку с ними загодя к себе в спальню перенесла, о чем ни одна душа не знает.

Сейчас свободная минута выдалась, кузен Матеуш с доктором, полицмейстером да старостой совещаются. Буфетный наш Польдик, в сознание придя, показания дал: как в столовую вбежал, узрел, что лакей Альбин, царствие ему небесное, на пороге меж кабинетом и библиотекой с двумя бандитами борется, ну и на помощь ему кинулся. Ухватив каминные щипцы, одного из злодеев по голове огрел изрядно, однако и сам пострадал и в беспамятстве на пол свалился.

А злодей, Мартой покалеченный, в людской лежит, и жандарм его стережет. Этот еще в сознание не пришел, и доктор его не велел шевелить, не то, не ровен час, помрет, тогда уж о грабителях узнать не у кого.

Порядок в покоях уже наведен, и видно теперь, что главный грохот получился от падения не шкафа в библиотеке, а алебастровой фигуры с того шкафа, осколками весь пол усыпан, а также от падения фамильного серебра в столовой вместе с буфетом старинной работы. Алебастровой фигуры мне не жаль, никогда ее не любила, ибо непристойная и для прислуги соблазнительная, так оно и к лучшему, что разбилась.

Кузина Матильда с обеда заперлась в библиотеке и наказала ее не тревожить, мол, скорбь великую переживая, в одиночестве желает побыть. Невдомек мне, с чего это на нее скорбь великая навалилась? Не ради же разбитой алебастровой статуэтки непристойной и не ради Альбина, которого она, почитай, и не знала вовсе…