Когда в голове прояснилось, девушки были уже метрах в пятнадцати. Платок-предатель был водружен на место, однако теперь переливчатая с блестками ткань уже не могла ввести Кизякова в заблуждение. Он знал, что под ней. Ничего!
Плечи подружек задергались от рыданий; у той, чей платок пока прочно удерживался на голове, несмотря на ее возмутительную гладкость, нет сомнений, тоже были веские основания для слез.
Валентин Николаевич смотрел вслед несчастным, и в нем не было оскорбляющей и унижающей (по Горькому) человека жалости. Возможно, при иных обстоятельствах он бы посочувствовал оставшимся без локонов экс–красавицам, но не сейчас. В данную минуту его мысли были заняты другим. Он думал о самом дорогом – о себе, и, как следствие, о том, насколько опасно заболевание, которое он умудрился заполучить.
Страх, вроде бы покинувший его, чуть-чуть сменив личину, вновь вползал в душу. Он прислушался к себе. Нет, ничего не болит, нигде и ничего. Это хорошо или уже что-то отмирает там, внутри? Может, навсегда, без надежды на выздоровление, оттого и не реагирует? Жуть какая. Кизяков смахнул со лба капли холодного пота и попытался ободрить себя: «Спокойно, Валя, без паники. Все функционирует, все исправно, тебе просто мерещится».
Успокоение не приходило, поскольку было очевидно, что пусть не серьезное нарушение, но маленький сбой в его организме имеет место. Маленький? Это что же, потерять все волосы до последней шерстинки в паху – мелочь, пустячок-с? Я не согласен!
Вместе с тем, и Валентин Николаевич не мог этого не сознавать, все могло обстоять много-много хуже. Насколько хуже, этого Кизяков не знал. Возможно, болезнь коснулась его лишь краешком. А возможно, облысение – это только начало. Первый внешний признак. Где бы разузнать все в деталях? Радио! Как же он сразу, дома еще, не сообразил. Ведь наверняка захлебывается. Как же, такая новость. Сенсация! Катастрофа!
Руки стали липкими. Липкой, похоже, стала и голова. Это требовалось запить. Иначе не выдержать.
Валентин Николаевич свернул к ближайшему кафе, от двери прошел прямо к стойке и бросил коротко и ясно:
– Водки!
Юноша бледный со взором горящим выхватил из-под за стойки рюмку, на что Кизяков отреагировал мгновенно:
– Мало!
Появилась рюмка другая – побольше, пузатенькая.
Водка маслицем скользнула по горлу. Валентин Николаевич ждал. Наконец в животе потеплело. Ласковая волна побежала вверх, к голове. Стало легче. Кизяков кинул в рот несколько орешков арахиса с блюдца на стойке и поглядел по сторонам.
В кафе почти никого не было. Только угловой столик оккупировала компания самого угрожающего вида. Три бугая в черных кожаных куртках, стриженные «ежиком», с одинаково скошенными подбородками и расплющенными на ринге носами, внимали человеку старше их по возрасту, да и по положению, очевидно, тоже. Красномордый, широкоплечий, в свитере непонятного оттенка, он через губу ронял слова, не считая нужным понижать голос.
– Ты, Черняшка, к Сфинксу пойдешь. Он тебя на терминале за комбинатом ждать будет. Скажи, последнее предупреждение ему, больше никаких разговоров, в следующий раз со шпалерами явимся.
– Сейчас волыну с собой брать?
– Глухой? В следующий раз.
– Не привык я пустой ходить.
– Перо прихвати. Для уверенности. Только не вздумай сгоряча порезать кого. Потом потешишься.
– Так чего ходить, если все равно они от своего не отступятся? Может, сразу?.. – Бугай по кличке Черняшка, он был чернявенький, обветренный, выставил указательный палец и оттопырил большой, тут тебе и ствол и курок.
– Нет, – сказал красномордый. – Порядки не нами заведены, не нам и нарушать. Мы – не они, мы закон уважаем. Положено три предупреждения, столько и будет. А ты, когда базарить будешь, нос по ветру держи. Если что, сигнал дашь. Мы поблизости будем. Начнут дергаться – подвалим, пособим.
– Черняшка верно говорит, – подключился к разговору другой бугай, а третий промолчал, кивнул только. – Сами они с комбината не уйдут. Опять же связи наработаны. У них и в милиции «крыша» есть, и в мэрии. Спокойно себя чувствуют, уверенно. Думают, что отобьются.
– Это мы еще поглядим, отобьются или нет, – нехорошо ухмыльнулся красномордый. – Мы тоже не первый год в законе. И «капусты» у нас поболе. А связи… Еще неизвестно, у кого они покрепче да повыше. На каждый гвоздь свой молоток найдется. Тюк по шляпке – и в дамках. А ты чего пялишься, гляделки жмут?
Вопрос был обращен к Кизякову. А ведь непохоже было, чтобы красномордый на него посматривал.
Читать дальше