Галина Полынская - Не все клопу масленица

– До завтра, Сена.

Положив трубку на рычаг, я хотела было порыдать, но пора было ставить воду для макарон.

Вернулись Тая со сладким, и масик тут же ринулся на кухню к своей миске. Пока он шумно утолял жажду, я сняла с него ошейник и передала подошедшей Тае.

– Сена, ты чего такая архикислая?

– Меня Конякин с работы не отпустил, – я помешала фарш и накрыла его крышкой, убавив газ.

– Как так? А… как же… как же мы будем расследовать?!

– Не кричи, Лаврушу испугаешь. Он выдвинул альтернативу: до обеда я до потери ориентации в пространстве пишу статьи, а после обеда иду расследовать в свое удовольствие.

– Вот маньяк!

– Да я сама виновата, – я принялась вяло крошить луковицу, – давно надо было эти статьи дурацкие написать…

– Сена, за те деньги, что он тебе платит, ты ему вообще ничего не должна!

– Пока, сожалению, альтернативы нет. Нет, я, конечно, могу уйти жить к Владу на квартиру, а свою сдать, но не уверена, что Влад этому сильно обрадуется.

Нет, серьезно, жизнь не удалась. Закипела вода.

– Тай, засыпь макароны, я лук для фарша крошу.

Подруга с хрустом принялась ломать пучки макарон и пихать их в кастрюльку, при этом у нее было такое выражение лица, будто она ломает шею Конякину.

– Нет, ну что это такое, в самом-то деле? – она бросила в воду последний пучок. – Я что, одна этой глупой сектанткой заниматься буду?

Ах, вот оно что, а я уж подумала, что Таечка обо мне распереживалась, а она, как всегда только о собственных ресурсах беспокоится.

– Не тревожься, – я высыпала лук в фарш и тщательно перемешала, – я буду писать в поте лица, чтоб аж пар из ушей и искры из ноздрей, а потом сразу же, сломя голову, на расследование, так что не волнуйся, не перетрудишься. Я все сделаю и за тебя, и за себя, и за того дядю!

– Сена, ты меня не так поняла!

– Я тебя прекрасно поняла! Макароны посоли!

– Сена…

– Оставь меня в покое! Я хочу есть, я расстроена, я могу сильно нагрубить! С рукоприкладством!

Таисья благоразумно замолчала и принялась трясти солонкой над булькающими в кастрюльке макаронами.

Ужинали в глубоком молчании. Тая культурно накручивала макароны на вилку, задумчиво жевала и самым элегантным образом отхлебывала чай. Прямо благородная трапеза в аристократическом поместье. Важная прямо вся такая, задумчивая… эгоистка. И чего она такая задумчивая? Уж не замышляет ли чего? От нее всего можно ожидать…

– Сена, не надо на меня так смотреть, а то подавлюсь. Не смотри, кому сказала! От тебя всего можно ожидать!

Нет, ну нормально, да? Всякий раз убеждаюсь, что у нас с Тайкой есть некие «мозговые пейджеры», настроенные на одну волну.

Слопав свою порцию, Тайка удосужилась помыть тарелку и полезла к телефону.

– Ты кому это звонить собираешься?

– Славе.

Сверяясь с цифрами, записанными на листочке, она набрала номер и чинно уселась на табурет.

– Алё, здравствуйте, а Славу можно услышать? Нет, это не Ира. Я звоню по поручению Горбачева… ага, спасибо, я жду. – И мне: – Вот, сразу побежала за сыночком, как только услышала, что я от Михал Сергеича, а то устроила тут допрос – кто, да зачем! Ага, да, да, я слушаю, Слава, приветствую, меня зовут Таисия Михайловна, я от Горбачева.

«Таисия Михайловна»! – ой, не могу, держите меня семеро, а то в обморок брякнусь.

Тем временем, Тайка, договорилась со Славой о встрече и повесила трубку.

– Ты чего, будешь из себя великовозрастную матрону изображать?

– А зачем баловать молодежь? Пускай обращается на «вы» и с поясным поклоном. Нет, ну я никак поверить не могу, что тебе не удалось отвертеться от работы в редакции! Неужели действительно ничего нельзя поделать?

– Увы, мой юный друг, ровным счетом ничего.

И наступило трудовое утро, и было оно противнее и беспросветнее всех остальных трудовых утер… утров… всех остальных трудовых дней, ибо уверена я была, что именно это утро трудовым не будет. Что стану я спать сладко и долго, с Лавриком гулять неспешно, завтракать медленно и чинно, а потом, может быть к вечеру, поеду и что-нибудь вальяжно порасследую. Но небеса распорядились иначе, вернее, они распорядились как всегда: в полвосьмого истерика у будильника, немедленно требующий своей законной прогулки пёслер и дикое, непреодолимое желание спать. Прямо смертельное желание. Казалось, стоит только открыть глаза, приподнять с подушки голову и жизнь в тот же миг оборвется.

– Сена, я Лаврушу прогуляю, – пробормотала Тая.