Лора Ванхорн - Выход зубной феи

— Саботаж и расхищение казенного имущества, — отчеканил трудовик, вспоминая директорское прорицание на педсовете. — А я вам, Вольдемар, обещал, что вы не будете работать в этой школе. Оставить пост, побросать свой реквизит и даже не потрудиться оставить объяснительную записку! Работничек, — фыркнул Тихон. Вдруг он вздрогнул, выпучил глаза, а лицом в бледных разводах стал напоминать новомодные столешницы под мрамор из пластика: — Да это же увольнение по статье! — страшная догадка молотом ухнула где-то за сердцем, побоксировала с желудком и дошла до головы, где и растворилась в поисках мозга. Тихон Гаврилович жизнь вне работы отрицал. Афонькин, отчисленный из стана трудящихся за халатность и пьянство на производстве, как бы исключался из окружающей действительности вообще. Его ждали забвение, позор и само собой ежедневные письма от Тихона с подробным напоминанием о пережитом. Мысль беспокойного пролетария уже аллюром унеслась к этому роскошному финалу, когда червь сомнения проделал дыру в картине об изгнанных из рая. Может быть, не уволят?

А вдруг только строгий выговор и прощай, сладкое видение: Вольдемар в лаптях и домотканых обносках стоит под окнами своего бывшего врага и льет голодные слезы, дабы разжалобить справедливое, но непреклоннее сердце Тихона Гавриловича…Нет, нельзя допустить, чтобы приказ об увольнении не нашел своего героя! Надо скорее бежать к Поленко, он уже наверняка заждался и сам жаждет поделиться новостями о нерадивом секьюрити.

Трудовик поспешно захлопнул свой кондуит, аккуратно расправив верхние загнувшиеся от времени кончики страниц, где пестрела маленькая желтая птичка. В сборнике его мудрых заметок о житие всей школы оставался один лист, на котором Тихон собрался черкнуть прославляющую оду Поленко взамен так и не выпиленной по металлу миниатюры. Он даже вывел в верху название и теперь, сосредоточенно высунув синий, как у корейской собаки, язык, заботливо обводил его завитушками и недавно самолично изобретенным руническим узором.

"Всемилостивый и всемогущий" — скромно, но метко и по существу", — решил Тихон, не подозревая, что некоторых пророков в истории человечества уже так называли и последователи до сих пор весьма ревностно следят за плагиатом. Дальше дело застопорилось, родник вдохновения иссяк на первой же рифме.

— Наш Леонид побеждает колит! Нет, это как-то фамильярно и непонятно, не прикладывать же господина директора ко всяким больным местам, даже если поможет…Весь мир пред Поленко стоит на коленке! Тьфу, ну вот мы, например, с Леонидом Серафимовичем на равных, а против правды нельзя, не солидно… Ладно, — сдался трудовик, — лобзик надежнее и все привычней. Завтра же займусь скульптурой малых форм, а сейчас скорее к начальству!

Он поспешил по длинному коридору первого этажа, в самом конце которого находился кабинет директора, закуток его секретарши, медпункт и кабинет труда с подведомственным ему складом поломанных стульев, обрезков ткани, выжатых тюбиков суперклея и другого бесценного для рукастого человека добра. Напротив владений Поленко висели расписание уроков и доска почета с портретами наследников лучших семей города. Некоторые из этих выдающихся учеников окончили школу совсем без четверок. О пятерках и говорить нечего. Они были стабильные удовлетвористы, и пусть тройки ладными завитушками украшали их табели, зато ниже они никогда не падали. Нет ничего лучше надежных, устойчивых результатов!

Была в конце коридора и еще одна дверь, чисто покрашенная, с неясным и зловещим знаком вроде черепа с костями; вела она в святая святых, красу и гордость Финогена Семеновича — учительскую уборную. В узкой с высоченными потолками комнатке на подиуме о трех мраморных ступеньках сияло японское чудо сантехники — глянцевый и гладкий, как кит, сенсорный унитаз. Адская машина была поумнее некоторых с доски почета и продавалось вместе с пухлым руководством по эксплуатации, основная мысль которого состояла в том, что дурными руками в этот апофеоз интеллектуальной техники лезть не надо. Унитаз наигрывал расслабляющую музыку, массировал остеохондроз, проверял уровень сахара и гормоны стресса, и это помимо основной нагрузки. Для учеников и не дослужившихся пока преподавателей он был легендой, ибо прикасаться к чуду полагалось только метрам и начальству. В преддверии первосентябрьского столпотворения храм гигиены щерился грозной черной табличкой с молнией и призывом не влезать.