Оксана Сомова - Последний миллион долларов

Глава 1

Ничто не предвещало. Был хороший летний день (что редкость в Питере). Солнце играло бликами на металле и стекле отделки фасада внушительного дома на Крестовском острове – когда-то бывшем одним из самых зачуханных районов Санкт-Петербурга, а недавно ставшем заповедником невероятной роскоши, островом, где, огороженные от остального мира, в окружении зелени и парков, и, что самое главное, исключительно себе подобных, жили сверхбогатые в просторных особняках и квартирах. Одним из самых роскошных жилых комплексов был этот, где в здании, отделанном гранитом и металлом, с огороженной охраняемой территорией и передовыми инженерными системами, делавшими дом совершенно независимым от аварий внешнего мира (там были автономное отопление, очистка воды и цифровая и интернет связь) находилась квартира более чем в 200 квадратных метров с панорамными окнами, выходящими сразу на две реки – Малую Невку и Ждановку. На эксклюзивном диване, выглядевшим для непосвященных довольно невзрачно, сидела тоненькая брюнетка с длинными волосами и правильными чертами лица, к ее чести надо сказать не имевшим ни малейших следов пластики (последнее всегда видно с первого взгляда, благо все лепят себя по одному инстаграмному образцу, превращавшим их в клонов, не опознаваемых без подписи). Катя же, а ее звали именно так, при своей правильной красоте все же имела выраженные индивидуальные черты (что ее когда-то немного огорчало и даже заставляло подумывать о присоединении к армии инстаграмовских клонов). Одета Катя была, опять-же, для непосвященных, весьма невзрачно. Больше всего это было похоже на одежду с вещевых рынков 90-х, когда женщины мечтали о летящих шелковых платьях, но вынуждены были покупать на вещевых рынках бесформенные кофты и ботинки фасона "прощай молодость". Сейчас женщины достатка Кати хотели ровно обратного. Имея доступ к множеству летящих и не летящих шелковых платьев, Катя сидела и лениво пролистывала глянцевый журнал в кофте, больше всего по фасону напоминавшей мешок картошки, цвета же той самой картошки и в гигантских кроссовках, которые ее муж называл не иначе как говнодавами, впрочем, продвинутые западные модники называли их точно так же – "ugly shoes", при этом сметая их с полок прилавков. Ниже кофты на Кате было надето нечто вроде портков деда Онуфрия, на этот раз цвета неотмытой от навоза картошки. Все эти вещи были от невероятно модного в последние годы бренда Balenciaga – ах, если бы в начале двадцатого столетия Кристофаль Баленсиага, шивший утонченные, женственные платья, мог представить что станет однажды создаваться под его именем! Пожалуй, Кристофаль Баленсиага, увидев наряд Кати, не только бы перевернулся в гробу, но и завертелся бы подобно вентилятору, так что и ад бы замерз, и, если он это где-то там и видел, то все грешники, жарившиеся на сковородках, должны были сказать Кати и ее подругам искреннее спасибо – у женщин ее круга новые творения Balenciaga пользовались бешеным успехом, у их же мужей, оплачивавших портки деда Онуфрия цвета навозной картошки, одно слово Баленсиага вызывало лютую ненависть и нервный тик. Почему-то твердолобые мужчины упрямо отказывались понимать ультрамодные вещи, им неизменно нравились черные кружевные платья Дольче Габбана – фи, какое мещанство! Если все эти олигархи, бизнесмены и чиновники в чем-то и объединялись, то только в дружной ненависти к Balenciaga. Муж Кати даже угрожал лично сжечь всю ее внушительную коллекцию Balenciaga, если еще хоть раз увидит ее в говнодавах и мешках из-под картошки.

Вот почему Катя, услышав звук открываемой двери и тяжелую поступь мужа, возвращавшегося с работы гораздо раньше, чем обычно, засуетилась так, словно прятала любовника под кроватью.

–Милый, ты что так рано? – сказала она вошедшему крепко сбитому, но все же не толстому и не обрюзгшему, как мужья ее подруг, мужчине лет пятидесяти, виновато косясь на свои говнодавы.

"Что ж, если во всем этом и можно найти какие-то плюсы, так это то, что я наконец избавлюсь от Ба-лен-си-а-ги", – с мрачным удовлетворением подумал Николай Александрович (даже мысленно он произносил ненавистное слово с особенным, неописуемым никакими красками озлоблением). Еще он подумал, что им всем стоило бы разориться, чтобы наконец избавиться от…от…того-кого-не-следует-называть. Ей-богу, это того стоит!

Николай Александрович, стараясь не глядеть на творения того-кого-не-следует-называть, нежно взял жену за руку.