Николай Железняк - Чемоданы

Поднимаясь, Зеленый встретился с затравленными глазами официанта, выглядывающего из-за барного бруствера. Не обращая внимание на гамму переживаний на его лице, Зеленый покинул заведение.

Его самого ожидала не самая лучшая встреча дома, если Алла, конечно, не легла спать, наказав за невнимание.

Пока лязгающий от натуги, сопряженной с ветхой старостью, тускло освещенный лифт взбирался на девятый, последний этаж, Брюховец ожесточенно рылся в карманах.

На лестничной площадке на подоконнике стояла плошка полная окурков и пепла. Соседи курили, не слушаясь увещеваний и угроз капитана полиции Брюховца. Хотя он и похлопывал о ладонь, придавая весомости словам, служебным удостоверением.

Ключи нашлись после минутного стояния у порога квартиры. Завалились за подкладку.

Отомкнув запоры железной двери, он вошел в коридор, при всей своей узости оставляющий впечатление склада забытых с зимы вещей. Юркнул в свою комнату, распахнул дверь в другую и заскочил на кухню. Жуя котлету, извлеченную по пути из сковороды на плите, он деликатно постучал в ванную, заканчивая осмотр недвижимости.

Тетки нигде не было.

В общем-то это была тетка бывшей жены, с которой они расстались уже как три года. Жена подалась в Америку, однажды, внезапно для них, то есть и для собственной тетки, уехав. Американца же подцепила в Москве. Это единственное пятно, которое смогло серьезно подпортить Брюховцу существование. В остальном, будучи записным оптимистом, полотно жизни он считал светлым.

Жена ходила вечерами на курсы английского языка, а, оказалось, встречалась с претендентами, сосватанными брачным агентством. А потом сгинула вместе со всеми вещами. Она, наверное, и мебель бы вывезла, но та была неподъемно громоздкой и к тому же теткиной, как и квартира, в которой они жили. Или, точнее, прижились. Жена тоже не была москвичкой, и сначала обрадовала тетку сама, а потом и мужа, то есть Брюховца, привела в нагрузку.

Тетка не роптала. Старой закалки человек. Восемьдесят скоро, скрючило всю. Но была человеком доброй души. Семьи у нее за коммунистической активностью в годы производственной допенсионной деятельности не случилось, так что она даже обрадовалась, надеясь на появление в доме детей.

Но иметь детей жена отказывалась. Приводимые аргументы, которыми она оскорбляла Брюховца, задевали его мужское достоинство. Она и фамилию менять отказалась, словно к разводу начала готовиться со свадьбы.

Так и прожили два года втроем. А потом стали жить вдвоем. Жена позвонила только однажды. Сказала, чтоб не беспокоились. Обещала помогать. Тетка в ответ попросила сначала вернуть кое-какие вещи. С тех пор контакты бывших родственников не возобновлялись.

Деньги тетка брала только на хозяйство. Так что семейно жили…

Брюховец выудил из подливки еще одну котлету. Аккуратно, стараясь не капнуть соусом, положил на хлеб и пошел к себе.

Комната, после захламленного коридора, отличалась спартанской обстановкой. Раскладной диван, постоянно пребывающий в плоскостном состоянии, напротив – рыжий платяной шкаф прошлого века, у окна – приземистый письменный стол, на подоконнике – музыкальный центр. Угол за дверью представлял собой ящик Пандоры. Там торчали две пары лыж с палками, но без креплений, а под ними – бесформенная груда: ботинки, мячи, ракетки теннисные и бадминтонные, коробки… Стены угла и дверь изнутри оклеены плакатами, изображающими суперменов разного разлива. Был даже человек-паук, бесстрашно зависший в высоте. Место выглядело подходящим для охоты на мух.

Брюховец быстро собрал сумку с гражданской одеждой – брюки, рубашка, легкий свитер. Подсел к столу и набросал записку для отсутствующей тетки. Полагалось предупредить, так как та переживала за зятя, как говорила по-родственному. Он перечитал написанное, наморщив лоб, и, взяв записку, вышел в коридор. Положил клочок бумаги на пол у двери. Оценивающе посмотрел на вход, потом на записку, отворил дверь и, сгорбясь, вернулся, имитируя ковыляющую походку тетки. Он потоптался на месте, не разгибаясь, и передвинул бумажку поближе к обувнице. Удовлетворенно хмыкнул, разогнулся, и уже удалялся в свою комнату, как его застал врасплох резкий басок:

– Куда это ты намылился? – голос был неестественно молод, времен задорных первых пятилеток, и разительно контрастировал с тщедушным сморщенно-скрюченным теткиным видом.

Она разглядывала удачно размещенную записку.