Виктория Вита - Ягодный возраст

Ну что же, я двинулась к дверям поликлиники, перед этим собрав всю свою возможную и невозможную душевность, произнесла в широченную спину: «Пожалуйста, пожалуйста! Не стоит благодарностей! И вам также удачного дня!» Очень хотелось добавить: «Мужлан неотесаный! Крокодил пупырчатый!» Хотя ну его, ещё пристрелит на пороге родного заведения, кто его знает, что у него ещё лежит в карманах, кроме пачек долларов.

Уже подходя к стеклянной двери, я увидела его отражение – он смотрел мне вслед. Но чтобы со дна души ушёл вдруг невесть откуда поднявшийся тяжёлый, мерзостный и до боли обидный осадок, этого было мало. Мой возраст, вес, отсутствие (причём полное) личной жизни и, мягко говоря, некоторые финансовые затруднения всей своей тяжестью обрушились мне на плечи.

В фойе поликлиники сразу, нос к носу, сталкиваюсь с нашим диетологом.

Вообще-то Семён Маркович – врач-физиотерапевт, но у него был такой прочный сдвиг по фазе на основе всяких диет, что, по-моему, никто уже толком не помнил, чем он действительно должен заниматься на работе.

– Доброе утро, Владислава Владиславовна! Простите, а что это у вас с лицом?!

Худая до измождения физиономия диетолога с нездоровым, а может быть, голодным блеском в глазах демонстрировала крайнюю степень недоумения.

Интересно, что же такое у меня с лицом, если Семён Маркович даже не сказал, что, по его мнению, я опять поправилась? Я ринулась к висящему в регистратуре зеркалу.

Зрелище веселило душу. Помада «бриллиантовый блеск на ваших губах» была размазана от уха до уха, и если бы она была красной, то я бы выглядела родной сестрой клоуна Куклачёва. Тени, наложенные с относительной тщательностью, сохранились только на правом глазу, левый же был девственно чист. Теперь мне стала понятна причина смеха этого автобусного нувориша.

Носовым платком удаляю остатки косметики. М-да… вид такой, как будто только что проснулась.

– И вы, кажется, прибавили ещё грамм триста за эту пару дней, что мы не виделись, – продолжали фиглярствовать за моей спиной мощи Семёна Марковича.

– Вы глубоко ошибаетесь, дорогой Семён Маркович. Во-первых, мои весы сегодня утром достоверно показали, что я прибавила четыреста восемьдесят грамм (интересно, неужели он действительно думает, что мне больше нечего делать по утрам, как торчать на весах?). Во-вторых, доброе утро, и в-третьих, помаду я размазала, неудачно выходя из общественного транспорта.

Семён Маркович был настолько потрясён моим «во-первых», что просто окаменел от горя и, судя по всему, ещё долго не сможет поддерживать полноценный разговор, поэтому я спокойно продолжаю путь на второй этаж, где находится мой кабинет.

Мой кабинет имеет стандартную планировку, и его единственное преимущество – окна на восток. По утрам у нас солнечно (если, конечно, есть само солнце: в Питере оно не такой частый гость), а в послеобеденный зной (я имею в виду лето) у нас прохладно.

Возле кабинета уже сидели три разновозрастные и разнополые «ранние ласточки».

– Доброе утро! Через две-три минуты начну приём, подождите, пожалуйста.

И в ответ разноголосое приветствие.

В кабинете снимаю ветровку и, на ходу надевая халат, иду к окну, чтобы открыть створку. Необходимо как можно скорее убрать устоявшийся за ночь запах грязных тел (увы, что есть, то есть) и болезней. В окно виден козырёк крыши над входом в поликлинику и подъезжающий огромный, размером примерно с БТР, чёрный с тонированными стёклами джип. Машина остановилась прямо у входа, и из-под козырька показался мой, если можно так сказать, знакомый. Он быстрым шагом подошёл к джипу и исчез за его открывшейся, словно по волшебству, дверью.

Я прикусила губу. Конечно, учитывая внешний вид этого «воспитанника пажеского корпуса», смешно было бы ожидать приезда какой-нибудь ржавой рухляди времён доброго застоя, но оперативность, с какой появилась эта устрашающая машина, давала повод для нерадостных мыслей. Ну хорошо, а что бы в принципе изменилось лично для меня, даже если бы за ним приехал белый «Кадиллак» или «Линкольн», или классически чёрный «Мерседес»? Спрашивается, что? Ответ прост – ни-че-го! Вот тебе, бабка, и Юрьев день, а то Устинова, Устинова. Всё, возвращаюсь к классике. Например, у Ремарка герои остаются в финале, грубо говоря, у разбитого корыта, если сам герой, конечно, или его любимая не умирает от рака или туберкулёза.

Стоп! Остановись! В тебе говорит обида, горькая, незаслуженная обида, что жизнь складывается не совсем так, как ты хочешь. Что чаще чувствуешь себя загнанной непомерно тяжёлой ношей лошадью, стремящейся выстоять любой ценой в этой безумной гонке на выживание. Надо успокоиться, ведь я знаю, нет, я просто уверена, что у меня и моего сына всё будет хорошо, и только по одной причине – иначе быть не может!