Роман Матроскин - Бой-КОТ. Дело доверчивого ветеринара

Когда я был на Кипре в городе Лимассол (об этом я тоже как-нибудь напишу), в туалете одного из баров я прочитал выражение: «Не пытайся себя обмануть: ты всегда встретишь то, чего пытаешься избежать». Именно поэтому эта повесть снова про котов. И это не «нетленка». Простите.

Роман Матроскин.

Лето 2015 года, Подмосковье, коттеджный поселок «Фауна».

Нельзя начинать «с уже пойманных мышей».

Неприлично как-то!

Может, Шерлок где-то даже и немного Холмс, но не по Мурке шлейка… Или все же?

Ричи скосил глазом — одним, второй был в прищуре от состояния души, полной довольства или даже неги, — в сторону старинного зеркала.

Оно было огромным по кошачьим меркам, но писатель частенько останавливался перед ним, поглаживал витиватую резьбу, по полчаса разглядывал себя, принимая помпезные позы: то Хемингуэй с трубкой, то взъерошенный Стивен Кинг, то Пушкин с длинными пальцами, то Сократ с придурковатой улыбкой, а то и вообще непонятно кто — видимо, в этот момент он изображал самого себя.

— Нет, ну надо же! — фыркал Ричи, которого уже начинали раздражать самодовольные ужимки «двуногого», теперь пытающегося разглядеть себя со спины. — Чего старается? Тонус поднимает?

Он вспомнил, как соседский кот Прапор рассказывал про поднятие тонуса. И не только тонуса, потому что фанатки из-за его огненно-рыжей лохматости ему проходу не давали. Особенно в марте.

— Ты думаешь, сосед, — говорил Прапор как-то, развалившись под забором, — они стаей за мной охотятся из-за богатого меха? Другое им надо. Любят меня, глаза друг дружке готовы выцарапать. Вот это «другое» от сырого мяса!

— Что, «двуногий» кормит?

— Ага, дождешься от него! Как жена ушла, все хозяйство пошатнулось. Мыши…

— Ф-фу, моветон, — поморщился Ричард. — Помоечная еда!

— Лучше помойка, чем больничная койка! Ха! — Прапор залихватски подмигнул, продолжая сыпать армейскими прибаутками. — Пусть помои, зато «другое» готово к бою! Шерсть с блеском — это так, побочный эффект.

Стейк с кровью в качестве еды Ричи еще мог себе представить, но вонючие мыши?! А эти намеки про боевую готовность хороши для казарменных охотников за мышами. Если прекрасная Мася всегда под боком, и с ней все так, что лучше не придумаешь, — то никакие средства для повышения котиной силы ни к чему. Силу и так девать некуда!

А вот «двуногого» он совсем запустил… Любовь ему не особо помогает в форму прийти. Как же его умяукать, чтоб мышей попробовал? Красота требует жертв. Или же стейк на углях в камине недожарить — чтоб с кровью…

Ричи с опаской глянул в сторону массивного камина из черного мрамора с малахитовой отделкой. Было дело!

К «двуногому» приехал как-то гость, у которого была в загородном имении перепелиная фермочка. Не бизнес, а так, для души и на стол. Опять же — не надо думать, что покупать, когда в гости идешь…

Ричи слышал, как он, хихикая, откровенничал:

— Понимаешь, зовут в гости часто уже из-за того, что знают: привезу яйца и перепелочков… Жирненьких, нежненьких…

И вот, «двуногим» пришло в голову этих птичек «счастья» нанизать на вертел — и в камин, за кованую решетку…

Запах, конечно, — дурман! Только увлекся «двуногий» разговором с гостем, стали гореть птицы. Синим пламенем. Ричи, разумеется, пришлось вмешаться в процесс — свалилось все в угли. Получились перепела не гриль, а «запеченные в углях». А у него самого хвост занялся, и шерсть обуглилась. Пришлось сунуть хвост в аквариум, за что ему попало, какой-то драной газетенкой из разряда «желтой прессы».

Униженный и оскорбленный, Ричи еще несколько месяцев гордо, не глядя на малахитово-мраморное сооружение, прошмыгивал мимо. А «желтую прессу» стал презирать особенно.

«А теперь, когда наш новый роман завершен, когда поставлена точка в расследовании, интересно, как я буду выглядеть рядом со своим «двуногим» на награждении элитной писательской премией?» — подумал Ричи, соскальзывая с мягкого дивана, на котором уютно устроился, упиваясь будущей славой и теплом нежного велюра болотистого оттенка. Роман, который он печатал лапами по клавиатуре «двуножьего» ноутбука, следовало бы, конечно, называть «моим», но природная скромность этого не позволяла. Хотя даже эта скромность иногда могла куда-то подеваться.

Он подошел к зеркалу и зашипел, разглядывая себя в зеркале со всех сторон.