Виктория Вита - Каждый День Как Пятница 13-е

– Пересечение канала Грибоедова и Итальянской улицы, – бодро отрапортовала Евгения, где слышался явный подтекст – «мол, мы тоже не лыком шиты». Дарья, демонстрируя хорошие манеры, молчала.

Доехали они без приключений, и, вежливо прощаясь, Платонов и Женька обменялись визитками, а Даша свой номер дописала от руки.

– Женя, как ты думаешь, что он имел в виду, когда говорил там, на дороге, о тормозах.

– Понятия не имею, – поднимаясь за ней на второй этаж, ответила та, таща за собой многострадальную дорожную сумку, при этом страдальчески пыхтя от усердия. Она успела запихнуть ее в багажник Дашкиного форда и в тайне лелеяла надежду попасть сегодня домой. – Думала об этом всю дорогу, пока сюда ехали, но ничего толкового не надумала. Может, мыши что-нибудь перегрызли.

– Ты чего? – от удивления Дарья даже остановилась. – Какие у нас мыши? Еще скажи, что бобры прокрались в гараж и, не найдя древесины, напали на тормоза.

– Ладно. Я же должна была высказать пусть абсурдное, но хотя бы какое-нибудь предположение. Долго еще будешь топтаться перед дверью, давай звони.

Дверь распахнулась сразу, будто Ленка ждала их здесь у двери, сидя на бархатном пуфике рядом со старинным в потолок трюмо. Евгения представила себе картину, как та в позе Аленушки Васнецова, только опираясь не на колено, а на мраморную столешницу трюмо, льет горькие слезы. В какой позе сидела их подруга, для них осталось тайной, но то, что она недавно плакала, в этом не было никаких сомнений. Ее круглое лицо сейчас напоминало пышный дрожжевой пирог, из-за припухших век практически не было видно глаз, курносый аккуратный носик (за что в детстве имела прозвище Пятачок) теперь своим размером и формой напоминал вареник творения Степаниды, только этот «вареник» был еще красным и постоянно хлюпал. Красные пятна разного диаметра и формы покрывали ее лицо, шею и грудную клетку, частично виднеющуюся в вырезе легкого домашнего халата. Тут же, в коридоре, будто из ниоткуда, появился огромный черный мейн-кун и, оглядев нехорошим взглядом замершую у входа троицу, вальяжной походкой демонстрируя свое полное пренебрежение к происходящему, скрылся за ближайшей дверью.

– Чудовище, а не кот, – хрюкнула носом Ленка. – Его надо было не Бегемотом, а Азазелло назвать. Всех чуть не угробил. Все из-за него. Фарфоровый торшер конца XIX века разбил. Мама на него наорала. Сказала, что его к ветеринару нужно и усыпить, а Николай сказал, что ее саму усыпит, если только она Бегемота пальцем тронет. И тут началось…

– Слушай, дай в дом войти, – первой выйдя и з легкого ступора,

произнесла Дарья, – и еще стакан воды с валерьянкой или что у тебя в доме есть успокоительного?

– Какая валериана?! Хочешь, чтобы это чудовище половину города разнесло? – вновь залилась слезами Ленка. – Ничего. Ничего в доме нет. Говорят, коты снимают стресс, но это же не кот, а исчадие ада какое-то… Слушайте, а чего это у вас столько вещей? Вы что? ко мне на совсем переезжаете?

– Леночка, кто там? – как из потустороннего мира раздался стенающий голос.

– Мам, это девчонки приехали, – тут же откликнулась Ленка, руками сигнализируя подругам, чтобы они заходили, и заодно судорожно вытирая слезы.

– А Женя приехала?

По голосу Зинаиды Михайловны уже было понятно, что она доживает последние минуты и вот-вот позовет всех, чтобы изъявить свою последнюю волю.

– Бегу к вам, – бодро отозвалась Евгения. – Сейчас, только руки помою.

Пока она оказывала «реанимационные пособия» Зинаиде Михайловне, а именно: измеряла пульс, артериальное давление, в тысячный раз выслушивала историю ее кошмарного существования в этом доме – какие лицемерные существа ее окружают и как все жаждут ее кончины, но она обязательно должна жить, разумеется, только ради Леночки. Оставить «бедную девочку» одну в этом вертепе, на растерзание этих двух чудовищ, что само собой подразумевало Николай Петровича и Бегемота. Нет, нет и еще раз нет, ее душа никогда не обретет покоя, пока ее «маленькая» не встанет твердо на ноги, и Женя как лучшая подруга, как врач, в конце концов, обязана помочь выжить ее матери. Евгения со спокойствием египетского сфинкса слушала и с понимающим сочувствием кивала в нужных местах. Когда прозвучала ключевая фраза, что «она ангел, и только она ее понимает и спасает», Женя, едва сдержав вздох облегчения, погладила руку Зинаиды Михайловны, заверив, что теперь все будет хорошо, вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.