Ирина Славская - Вернуться в прошлое и умереть

– А зря.

– Поеду я.

– Угу.

– Николай, Николай, сиди дома, не гуляй, – тихо пропела я вслед, когда машина исчезла за деревьями.

Нюрка.

Все в деревне звали ее Нюрка. По возрасту она многим годилась в матери, а некоторым даже в бабушки. Она и сама привыкла к такому имени. И не вспоминала, что имя у нее Анна. Красивое, благородное, даже аристократичное. Анна означает «милость», «благосклонность» и даже «храбрость».

Благосклонность Анна по молодости оказывала всем. Не только мужикам, но и женщинам пыталась угодить. Не ту благосклонность, что вы подумали, а простую и человеческую, без сексуального подтекста. Аннушка со всеми была вежливой и милой. Поэтому и звали ее все местные ласково – Аннушкой.

Она благополучно вышла замуж за местного красавца из своей деревни. Женихов за ней толпа бегала. Была она в молодости красивая, стройная, на косу богата. Но вот выбрала она себе в мужья Юрку этого и, как оказалось, прогадала. Зря на его красоту позарилась.

Юрка стал сильно пить. Детей у них не было. Муж ее этим постоянно попрекал. Скандалы закатывал, орал, что бесплодную замуж взял и всю жизнь она ему испортила. Да и свекровь масла в огонь подливала, не успокаивалась и требовала внуков. А откуда они возьмутся, если сынок ее пьет беспробудно?

Сначала муж начал гулять по бабам. Потом пить и ее бить. Колотил по чем зря. За все: что детей они не нарожали, что жизнь не удалась, что он пить начал. Да мало ли за что она могла отгрести. За просто так частенько она получала тумаков от мужа.

Через его побои лишилась она половины своих зубов. У них не город, стоматолога нет, да и не было никогда. А до города не наездишься. И денег на стоматолога у нее нет. Так и осталась она в свои двадцать с небольшим беззубой шамкающей теткой. А без зубов и кожа на лице стала обвисать катастрофически. И уже не тетка, а бабка вырисовывалась. И шамкать она начала: зубов-то почти не осталось. Пришлось отвыкать улыбаться. Если кому Аннушка улыбалась, то не открывала щербатого рта. Загадочно улыбалась, как сикстинская Мадонна. И разговаривать научилась, почти не открывая рта. Получалось, как будто сквозь зубы цедит. А работает она в сельмаге. Народ стал обижаться. Не станешь же всем рассказывать, что у тебя в личной жизни происходит…

Сначала она стеснялась синяков. Очки носила, кремом замазывала. А потом плюнула. Все равно все уже знали, что муж ее колотит смертным боем. А затем Юрка поднял руки на председателя и потерял работу. И где в деревне найти работу пьющему средних лет мужику? Нигде.

Но Юрка себя виноватым не считал. Он везде по скудоумию своему видел всемирный заговор масонов. Именно вольные каменщики лишили его работы, а не его лень и склонность к горячительным напиткам. Не характер его склочный и скандальный с работы его выгнал. Не то обстоятельство, что он руки на работе стал распускать и дрался со всеми подряд. А закон всемирного тяготения, которым притягивало его к бутылке почище магнита.

От жизни такой «благостной» и «счастливой». Анна стала стареть не по дням, а по часам. Единственная, кто ее жалел, была местная знахарка. Тетя Маша ей и примочки делала, когда Нюра глаза даже открыть не могла. И оставшиеся зубы лечила. В общем, помогала, чем могла. И года не прошло, как нет Марьи. Никто теперь Анне слова доброго не скажет. И Аннушкой не назовет. Стала она Нюрка и все тут…

Ирина.

Я целый день купалась и загорала. Ничем не занималась. Только сходила в магазин. За прилавком стояла женщина неопределенного возраста. По внешнему виду можно дать лет пятьдесят. Но глаза молодые и яркие. Моложе, скорее всего. Она со мной разговаривает сквозь зубы. Почему? Чем я ей не угодила? Или она бабу Машу ненавидела и на меня перенесла все чувства, что испытывала к той? Или у них так принято в деревне чужих встречать?

– Ты к кому приехала? – начала меня расспрашивать продавщица.

– К Марии Михайловне.

– Так померла она. Год уже как…

– Знаю.

– Так! А ты тогда к кому приехала?

– Я подруга ее внучки. Она меня пригласила приехать в деревню.

– Зачем?

– Отдохнуть.

– Где? У нас? – удивилась она.

– Да.

– Где остановилась?

– В доме бабы Маши.

– Не боишься?

– Чего?

– Говорят, что она ведьмой была.

– И что?

– Жить в доме ведьмы не страшно будет?

– Сами вы ведьма! – отбрила нахалку и развернулась уходить.

Мне стало понятно, что здесь население суеверное и мне, скорее всего, ничего не продадут. Хорошо, если еще дом не подпалят. А то пустят красного петуха и сожгут меня вместе с домом, как ведьму. Двадцать первый век на дворе, а тут средневековье какое-то…