Дарья Донцова - Черт из табакерки

Наконец я иссякла. Рыбаков помолчал и спросил:

– А от меня что надо?

– Сдайте передачу, сейчас объясню, какие…

– Деньги Никиты теперь Альбине не достанутся, – неожиданно сказал Слава. – Убийца не может наследовать имущество своей жертвы.

– При чем тут это?

– А кто станет распоряжаться средствами?

– Антон, наверное, Вика-то несовершеннолетняя. Кстати, теперь, когда отпала необходимость соблюдать тайну, вы можете зарегистрировать брак с Альбиной и познакомить девочек.

Слава, не мигая, глядел на меня. Его мужественное лицо внезапно показалось мне противным. С таким самодовольным видом фотомодели мужского пола демонстрируют нижнее белье и рекламируют зубную пасту. Этакая смесь самолюбования и легкого презрения к остальным людям, не наделенным правильными чертами лица. Но мне никогда не нравились красавцы. Всегда казалось, что мужчина должен гордиться не идеальной формой носа или рта, а эрудированностью, интеллигентностью и широтой души.

– Нас с Альбиной ничего не связывает, – отмерил Слава.

– Как это? – оторопела я. – А Даша?

Рыбаков глубоко вздохнул, под тонкой майкой напряглись безупречные мускулы. Небось целыми днями качается в тренажерном зале. Хотя, не надо злиться, он же тренер и обязан поддерживать форму.

– Не скрою, – спокойно пояснил Слава, – у нас одно время была связь, плодом которой явилась Дашенька. Но Альбина не ушла от мужа, более того, она оставила девочку нам с матерью.

– Но…

– Следует отметить, – совершенно бесстрастно продолжал Рыбаков, – Альбина – великолепная мать, она часто навещает Дашу и, являясь более чем обеспеченной женщиной, дает определенную сумму на воспитание девочки. К сожалению, моя зарплата невелика.

– Но… – попыталась я еще раз сбить плавную речь Славы. – Но…

– Но, – не сдался мужчина, – никаких взаимоотношений между нами нет.

– Как это!

– Очень просто. Любовь закончилась очень давно, но ради дочери мы старательно, как могли, изображали любящую пару. Хотя, честно говоря, подобное положение вещей начало меня угнетать и я давно хотел поговорить с дочерью. Ну сказать, будто мы развелись. Самое обычное дело. Вряд ли она станет страдать, ведь фактически ее воспитывала бабушка, моя мать.

– Как же так, – залепетала я. – Альбина утверждала совсем иное.

– Не знаю, что говорила вам госпожа Соловьева, но имейте в виду – ничего общего с убийцей ни я, ни моя дочь иметь не будем.

– Она ждет вас, – тихо пробормотала я, – надеется. И потом, еще не было суда, вдруг она не виновата?

Слава презрительно скривил губы.

– Меня никто за решетку не сажает, раз арестовали, значит, имелся повод, – отчеканил он.

– И вы не станете знакомить Дашу с сестрой?

– Никогда. Да и какая она ей родственница…

– Ну ничего себе, – окончательно вышла я из себя. – Мать-то у них одна.

– Правда? – ухмыльнулся Слава. – Но это еще ни о чем не говорит.

– И не понесёте ей передачу? – Никогда. С убийцей не хочу иметь дело.

– Но…

– Простите, – твердо заявил мужчина, – дальнейший разговор не имеет смысла.

Он встал, всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена. Пришлось уходить, кипя от злости.

Пока лифт нес меня с последнего этажа вниз, в голове пылал пожар. Бывают же такие люди! Горя от негодования, я вылетела во двор и понеслась к метро. Сейчас добегу до автомата и попробую связаться с Антоном, хотя, чует мое сердце, ничего хорошего…

– Простите, – раздался тоненький, ясный голосок. – Мне надо поговорить с вами.

Я резко повернулась и увидела Дашу. Девочка сдула со лба светлую прядку и спросила:

– Что с мамой?

– Она заболела, сильно, но не смертельно, ее отправят в санаторий, и, скорей всего, ты ее несколько лет не увидишь.

Даша в упор посмотрела на меня и закусила нижнюю губу.

– Ага, а еще она работает радисткой в ФСБ и поэтому никогда не ночует у нас. Не надо считать меня дурой, великолепно знаю, что у нее есть другая семья.

Я почувствовала, как на сердце наваливается тяжесть.

– Сколько тебе лет?

– Десять, – с достоинством ответила девочка.

– Давай зайдем в кафе, – предложила я, указывая на веселые разноцветные зонтики на той стороне проспекта.

Мы пошли к подземному переходу. Что же, ей десять годков, я в этом возрасте великолепно разбиралась что к чему, бегала сама в школу, могла приготовить немудреный обед и знала, с какой стороны нужно затаскивать на диван пьяную Раису.

Мы сели за столик, и я попыталась начать издалека: