Виталий Воронин - Сезон

Она вспыхнула, обиженно отодвинулась от меня и, опустив глаза, стала нервно мешать кофе в чашке, громко звякая ложечкой.

– Думала, по-хорошему договоримся. Все-таки не один год вместе прожили.

– А чего тут договариваться?! Денег у меня нет! Хотите квартиру через суд делить, флаг вам в руки!

Я нервно откинулся на стуле и поглядел на часы.

– У тебя все или будет продолжение?

Она шмыгнула носом. Потом опять. Потом еще. И вот первая слеза потекла по ее щеке.

Я расслабился и вышел в астрал, потому что знал, что сейчас происходит рядом. Концерт был в самом разгаре. Моя бывшая половина ревела белугой не забывая промокать платочком потеки туши и смотреться в зеркальце.

Параллельно она сквозь рыдания, но громким голосом поведала миру о том, как она меня любит и никогда любить не переставала.

Посетители кафе также узнали, что я был к ней невнимателен, мало зарабатывал и вообще цветов не дарил. А она бедняжка готовила, стирала, убирала, все ждала от меня любви. А я – гад этакий любви не проявлял, все время напивался с друзьями. Но она меня любит, готова простить все эти мои страшные недостатки, если я соглашусь принять ее обратно.

Я пялился на засиженный мухами потолок кафе, размышляя о том, какие женщины все-таки глупо-хитрые создания. Попав в дерьмо, всегда оттуда вылезут да еще других, стоящих рядом вымажут. На самом деле все ее уловки шиты белыми нитками и рассчитаны на воспитанников детского сада. Но женщине это не важно. В конце концов, она сама начинает верить в собственное вранье, за счет этого поднимая свою самооценку на приемлемый для нее уровень.

У каждой женщины есть своя версия щекотливых событий произошедших в жизни. Даже самая последняя вокзальная проститутка никогда не признается, что пошла по кривой дорожке исключительно из-за своей распущенности, лени и жадности до легких денег. Всегда найдется оправдание в виде тяжелого детства, изнасилования, урагана, цунами и т. п.

Поэтому я дождался окончания песни о великой любви и притворно участливо спросил:

– Тебя что, Володя бросил?

Ответом мне были утвердительные сотрясания плеч и новые рыдания.

– И значит, теперь ты хочешь вернуться на свою жилплощадь?! – простонал я, давясь от смеха.

Плач моментально прекратился. Она шмыгнула носом, вытерев последнюю крокодилью слезу, сказала совершенно спокойным будничным голосом:

– Попробуй только меня не пустить, я там прописана!

Я, молча, поднялся из-за столика и посмотрел на нее. Ее холодное лицо не выражало ничего кроме решимости и какой-то злобной радости.

К горлу подступило острое желание взять со стола стеклянную пепельницу и бить ее по голове до тех пор, пока она не разлетится на куски. Но желание было подавлено волевым усилием от греха подальше. Я вышел из кафе и направился в сторону метро.

Возле палаток с шаурмой наблюдалась оживленная толпа таджиков человек в двадцать. Они громко гомонили и размахивали руками, агрессивно зыркая по сторонам. Тут же стоял оператор с видеокамерой на плече, перед которым вихлялась длинная как жердь, блондинистая девица с микрофоном в руке. На микрофоне я успел заметить логотип какого-то местного телеканала.

Эпицентром этого шоу был давешний торговец шаурмой. Он гордо стоял с перевязанной головой, окруженный своими земляками и орал громче всех то, воздевая руки в сторону девицы то, хватаясь за голову.

Народ, выходящий из метро, устало обтекал эту группу, с любопытством косясь на девицу, которая совала свой микрофон под нос проходящим мимо людям.

– Как вы относитесь к избиению скинхедами наших гостей столицы?!

Кто-то испуганно шарахался от такого напора, кто-то пытался что-то отвечать, но девица, не дослушав до конца, уже мчалась к другой жертве.

Не успел я замедлить шаг, как перед лицом оказалась ее рука с микрофоном, и она озадачила меня тем же вопросом:

– Как вы относитесь к избиению скинхедами наших гостей столицы?!

Я раздраженно бросил:

– К избиению не отношусь! Гости эти не мои, а ваши, поэтому сопли сами им вытирайте!

Девица обиженно отдернула руку и, отвернувшись в сторону камеры, принялась что-то громко вещать. Тут же толпа унесла меня дальше в прохладное чрево метро к турникетам с эскалаторами.

Мысли о жене не давали покоя. Судя по ее решительному настрою, вернуться ко мне в квартиру она собирается всерьез. Все это меня абсолютно не устраивало, но как с ней бороться я не знал и прибывал в растерянности.