Виктор Калитвянский - Собственная жена

Не то чтобы я пришел в отчаянье или задыхался от злобы – нет. Внешне, думаю, никто ничего не заметил. И не в том даже дело, что всплыли наружу измены жены, – и сейчас, с президентом в этой гостевой квартире, и раньше, с сослуживцем и художником. В конце концов, и я теперь изменял ей (хотя – с проститутками – можно ли считать изменой, вон еще Пушкин звал Дельвига от жены к девкам?). Нет, не в мужской обиде была главная причина моей подавленности.

Какая может быть мужская обида!

Ведь я мог взять сколько телу и душе угодно красивых и молоденьких (а знаете ли вы, какие бриллианты со всего бывшего Союза жмутся по московским подворотням и «Газелям» в ожидании клиентов?).

Кроме того, общение с дамами лёгкого поведения выявило неожиданный факт: что мужчина-то из меня вполне достойный, если не сказать сильнее. Я на такие подвиги плоти оказался способен, о каких жена моя не подозревала, когда вздыхала и морщилась на мои к ней подступы в постели. Воистину – никогда не знаешь, где найдешь и что потеряешь!

Нет, судари мои, вся штука в том, что тогда мне вдруг открылась суть моей жизни. Предназначение, другими словами.

Одни люди рождаются для того, чтобы наслаждаться жизнью: любить, добиваться успехов. А остальные – чтобы обеспечивать избранным этот процесс жизненаслаждения.

Я оказался из остальных – фантом, служебная функция, серый фон.

Вот, казалось бы, семья.

Дети, жена и всё такое прочее. Я всю жизнь работал, чтобы они, девочки, жили как можно лучше. И вот умри я сегодня – и что останется от меня? Неужели, всего лишь сожаление о том, что умер слишком рано, до того, как дочка стала на ноги? К тому же и у жены куча проблем – с одеждой, зубы надо вставлять, да и квартиру пора ремонтировать. Словом, куда ни кинь, всюду нужны бабки-денежки, а он – вздумал сыграть в ящик. Нет уж! Взялся за гуж, так тяни, тупой мерин – пока ноги носят, да мозги еще способны соображать свою бухгалтерскую науку!

Вот в таком настроении ума и сердца я и встретил самый страшный день моей жизни.

Я сидел в кегельбане, когда мне позвонили. В первый раз меня завёз в кегельбан безопасник, а потом я так пристрастился, что не мог без того, чтобы раз в неделю не поехать и не побросать шары.

Я загодя заказывал себе дорожку, приезжал один, брал себе минеральную без газа и штурмовал свой собственный рекорд, установленный мною в прошлый раз. Соседние дорожки всегда занимали компании: либо золотая молодежь, либо богатенькие мужички с расфуфыренными дамочками, которые ахали, охали, кричали «вау» и с интересом поглядывали на меня, одинокого. А я, испив глоток минеральной без газа, сосредоточенно швырял шар, и он сметал шеренгу кеглей, словно пушечное ядро крепостную стену.

Я как раз делал очередной глоток, когда мобильник загудел своей трелью-дрожью, а затем чужой голос произнес эти слова: что жена погибла, рядом с домом, возле перехода, старый «жигулёнок», несчастный случай…

Я ездил на опознание, отвечал на вопросы следователя, хлопотал о похоронах, встречал дочку из Лондона – и уже не отпускал от себя, потому что на ней лица не было вовсе, она ничего не соображала, вся серая от горя.

И вот мы стояли у гроба жены, плечо к плечу, рука об руку с дочкой. Жена лежала в гробу пронзительно красивая, а мы с дочкой молчали, не было слов, и лишь когда на кладбище опустили крышку на гроб, дочка закричала жалким раненым криком, так что у меня в груди прорезалась какая-то холодная трещина.

После похорон дочка осталась в Москве ещё на неделю, для чего пришлось отправить факс в Лондон.

Тут-то и начались чудеса в решете.

Оказалось, что наезд у перехода – совсем не случайное событие, наезд не был несчастным случаем. Выяснилось, что старый «жигуленок» угнан, сидевший за рулем – скрылся с места происшествия. Свидетели успели заметить только его одежду: он был одет в серое крапчатое пальто и серую же кепку.

Самое удивительное, что внешними приметами убийца смахивал на… трудно поверить! – на безопасника. Когда же у него в сейфе нашли кассету с записью сексуальных утех президента с моей женой, безопасник был арестован, а с президента отобрали подписку о невыезде.

Я, разумеется, дочку от всей этой грязи ограждал – как мог. Можно сказать, я её изолировал от внешнего мира и не мог дождаться, когда улетит в свой Лондон. От греха подальше, а там всё уляжется, боль утихнет, тогда и навидаемся, и нарадуемся, и нагорюемся. Оставался один день до её отъезда в Лондон, даже один вечер, потому что рано утром надо было ехать в аэропорт, и тут она выразила желание развеяться. Робко так попросила: погулять с подругами, по Москве. Напоследок. Она словно стыдилась этого своего желания и виновато на меня поглядывала.