Елена Логунова - Шерше ля фарш

— Они, значит, как все, будут пить зеленый краснодарский, а я один, как никто, буду черный грузинский, — проворчал папуля, разворачиваясь и уныло топая в кухню.

Но на полпути расправил плечи, поднял голову и, печатая шаг, провозгласил горделиво:

— Один я в поле витязь в тигровом полотенце!

— Как у вас весело всегда, — опасливо нашептала мне Трошкина, явно с трудом удерживаясь, чтобы куда-нибудь не дезертировать.

Тут как раз настойчиво запел дверной звонок, и подружку как ветром унесло в прихожую:

— Зяма! Это ты?!

Она распахнула дверь, даже не поинтересовавшись, кто там.

— Не Зяма, — резюмировала я, подоспев секундой позже.

На пороге стоял смуглый подросток с большой картонной коробкой.

— О, грузинский мальчик?

Я обрадовалась, вспомнив, что один такой (или тот же самый) позавчера принес Алке записку от Зямы.

— Кто скажет, что это девочка, пусть первым бросит в меня камень, — цитатой из классиков подтвердила возникшая за моим правым плечом бабуля.

Вот как это у них, старушек «made in USSR», получается, а? Глухие-глухие, а ни одна муха мимо них не пролетит?

— Гамарджоба, батончик! — приветливо молвила нарисовавшаяся за моим левым плечом мамуля.

Ну, с этой все понятно, писатели — они как пограничные собаки: нюхом чуют, где что-то происходит.

«Батончик», явно смущенный множеством любопытствующих дам, моргнул роскошными ресницами и попятился.

— Мальчик, тебя Зяма прислал? — с надеждой вопросила Трошкина и даже протянула руки, словно надеясь, что упомянутый Зяма тотчас же материализуется в ее объятиях, как демон в пентаграмме.

Мальчик молча сунул в ее протянутые руки свою коробку, повернулся и дал деру.

— Девочки, завтракать! — позвал из кухни папуля, положив конец образовавшейся было немой сцене.

— Что за коробка? — ожив, спросила бабуля.

— А что в ней? — поинтересовалась мамуля.

— Сейчас посмотрим.

Я легко отняла у печально застывшей Трошкиной коробку и понесла ее в гостиную.

Нести было не трудно. Коробка, хоть и весьма большая, весила всего пару кило.

— Там должна быть записка! — Алка ожила, догнала меня и самолично раздербанила коробку.

Но никакой записки внутри не нашлось, только два десятка очень красивых шарфов-палантинов из тончайшего войлока на шелковой основе.

— И что все это значит? — озадачилась наша писательница, не сумев сложить сюжет.

— Это такая старинная грузинская традиция — присылать невесте в подарок изделия народных промыслов, — находчиво соврала я. — Очевидно, коробку с посыльным отправили участники Зяминого мальчишника. Эти, как их…

— Георгий Беридзе, Давид Капанадзе и Зураб Гелашвили, — назубок отбарабанила бывшая отличница Трошкина, осознав, что моя легенда нуждается в поддержке.

— Отличная традиция! А расцветка — ах, чистый Матисс! — бабуля кокетливо завернулась в белоснежный палантин с алыми маками. — Аллочка, ты же подаришь своей старенькой бабушке этот теплый шарфик?

Старенькая хитрюга особо выделила голосом слово «своей», акцентируя образовавшееся после свадьбы родство, которое сиротка Трошкина конечно же не могла предать.

Но и раздаривать шарфики, невесть откуда взявшиеся и непонятно кому принадлежащие, она тоже не могла, поэтому замялась и протянула:

— Ну-у-у-у…

— Ну-ка, бабуля, руки прочь от чужих традиций! — строго сказала я. — Дареное не передаривают, это ты, как большой знаток норм и правил этикета, лучше всех знаешь.

— А кому очень хочется традиционных грузинских подарков невесте, тот может найти себе собственного грузинского жениха! — съехидничала мамуля и удалилась в кухню.

— В самом деле, ба! — Я поддержала поступившее предложение. — Ты дама свободная, никем и ничем, кроме прожитых лет, не обремененная, а Грузия как раз славится своими долгожителями!

— Но они живут в горах и пасут овец! — слегка растерялась престарелая «невеста».

— А что ты имеешь против овец? — миролюбиво поинтересовался папуля. — Овцы — источник вкусного и полезного сыра!

— И вы с супругом, бабуля, могли бы поставлять этот замечательный продукт к нашему семейному столу, — сказала я и, потерев ладошки, проследовала к упомянутому столу, уже накрытому для завтрака.

— Так, девочки! — звонко постучав чайной ложкой по медному кофейнику, воззвал папуля, едва присутствующие утолили первый голод. — У меня для вас объявление.

— Войны? — съязвила мамуля.

Папуля посмотрел на нее с укором, и мамуля подняла руки, как пленный фриц.