Елена Логунова - Брачный вопрос ребром

– И тогда Василий разгромил наше с Петриком съемное жилье, а ты пробрался сюда и, притворяясь беспамятным тружеником, под предлогом наведения порядка в именьице обшарил тут каждый уголок, – закончила я.

И сбилась с мысли:

– Так кто же ты по профессии?

– Студент театрального училища, подрабатываю в кукольном театре.

– Вот, значит, откуда артистичность и выразительные жесты. А мы уже устали гадать…

– Кстати, а где Михаил Андреевич? – Эмма-Витя огляделся.

– Слушай, если ты хочешь продолжать со мной общаться, никогда не поминай всуе имя Караваева, – попросила я. – И – да, насчет имени, мне как-то странно звать тебя Витей, потому что я привыкла, что ты Эмма. Может, ты у меня будешь Виктор Эммануил? Был такой король Сардинии…

– Король – это хорошо, – легко согласился братец. – Можешь звать меня как хочешь, тебе можно, ты же старшая сестра.

– Какой хороший мальчик! – растрогался мой здравый смысл.

– Тогда Эмма – это будет твое домашнее прозвище, только для близких, – решила я, усилием воли удержавшись и не разнюнившись. – Ну, что сидим, кого ждем? Нам еще могилку моего неведомого предка подровнять надо!

Эмма послушно взял совочек и на корточках двинулся с ним по периметру условной могилки, периодически вставая в полный рост, чтобы посмотреть на получающуюся геометрическую фигуру сверху.

Я некоторое время наблюдала за ним, как бы наверстывая упущенное в детские годы, когда могла бы пасти младшего братика в песочнице, а потом сходила к калитке, выдернула из забора грабли и основательно прочесала ими облагораживаемый холмик.

Внезапно грабли застряли, едва не вырвавшись у меня из рук.

– Не дергай, ты что-то зацепила! – Капитан Очевидность, он же Эмма, он же Витя, полез освобождать из захвата мой инструмент.

– Ну, что там? – спросила я нетерпеливо.

Хотелось уже покончить с ландшафтным дизайном и перейти к приготовлению семейного обеда.

– Очень странно! Иди посмотри!

Я отпихнула в сторону воображение, быстрыми штрихами рисующее костлявую руку скелета, тянущуюся из земли, чтобы вцепиться в грабли, и присела рядом с братцем.

Грабли увязли зубьями в звеньях ржавой железной цепи.

– Если выяснится, что на другом конце этой цепи дохлый песик, я буду думать, что у твоей прабабушки было странное чувство юмора, – предупредил меня Эмма. – Могила предков, ха! Даже Дарвин не считал, что люди произошли от собак! Кстати, почему «могилы» во множественном числе? Песик там не один?

– С обезьяной, чтобы уж точно по Дарвину, – съехидничала я и потянула за цепь. – Черт, а она глубоко уходит!

Эмма молча схватился за совочек и быстро вырыл в холмике небольшой кратер с утекающей в его центр цепью.

Мы снова подергали за нее, теперь уже вдвоем, и в недрах земли что-то зашевелилось.

Вялым кротом на поверхность неохотно вылез небольшой ящичек.

– Он слишком маленький, там точно не предки! – обрадовался Эмма.

– А вот и нет, ты ошибся! – Я открыла металлический ящичек, бесцеремонно сбив с него маленький навесной замок танковым совочком. – Предки!

Сверху в ящичке лежала небольшая металлическая пластинка, запаянная в толстый целофан. Он помутнел, но сквозь него все равно был виден поясной фотопортрет красивой женщины в старомодном наряде. Уши, шея и затейливая прическа дамы были щедро декорированы ювелирными украшениями.

– На тебя похожа, – заметил Эмма.

– Тогда я, кажется, знаю, кто это, – сказала я. – В последние годы, когда я уже стала взрослой, Ба Зина иногда говорила, что я «вылитая матушка», я еще удивлялась, что она произносит это с нежностью. А она говорила не о моей матери, а о своей!

– Так это твоя прапрабабка? – Эмма вытащил из ящика пластинку с портретом, и стало видно, что под ним лежит резиновая грелка.

Я взяла и потрясла ее:

– Шуршит!

– Надеюсь, это не мощи прапрабабушки…

Я открыла грелку, перевернула и снова потрясла.

Из горлышка резинового сосуда высунулся бумажный кончик. Я потянула за него и вытащила узкий длинный сверток. Осторожно развернула вощеную бумагу – и нашим жадным взглядам открылся изрядно оплешивевший бархатный футляр.

– Не может быть! – севшим голосом просипел Эмма.

Я молча открыла футляр и зажмурилась от радужного блеска прозрачных камней.

На обед были макароны с тушенкой. Эмма уплетал за обе щеки и без устали нахваливал, мне даже стало неловко. Блюдо походной кухни не заслуживало избыточных комплиментов, но братец явно задался целью щедро нести в мою жизнь свет и радость во всех их проявлениях.