Наталья Александрова - Дар бессмертия

– «Визирь немедленно удалился в сокровищницу, и отсутствовал недолго, и вскоре вернулся к нам. В руках его был драгоценный ларец из панциря черепахи, украшенный перламутром и самоцветами, золотом и жемчугами. Поставив ларец на ковер у ног хана, он коснулся лбом пола и проговорил:

– О, владыка людей и обладатель сокровищ! Если будет на то твоя высокая воля, дай твоему смиренному рабу ключи от ларца и шкатулки со Священной Чашей!

И хан поднялся со своего возвышения, и достал из-под одежды дорогой медальон, висящий на золотой цепочке, и открыл его, и достал оттуда два маленьких ключа. И поцеловал эти ключи, как правоверные целуют святыни, и протянул ключи своему визирю…»

Со Старыгиным творилось что-то непонятное. Слова старика, словно дурманящий напиток, проникали в его мозг, обволакивали его, притупляя внимание, вызывая странное головокружение. Воздух в комнате начал дрожать и колебаться, словно в жаркий день над разогретым асфальтом. Стены хижины медленно пришли в движение, начали менять свою форму и очертания. Старыгин, пытаясь сосредоточиться, вспомнил, что нечто подобное он испытал несколько дней назад, в Малаге, в тот вечер, когда встретил Педро… или ему только привиделась эта встреча?

И запах… запах в хижине старика был такой же, как тогда, в отеле… странный, одуряющий…

Он попытался взять себя в руки, собрать в кулак ускользающее сознание, чтобы дослушать историю, которую читал старик, тем более что она подходила к кульминации и на сцене вот-вот должна была появиться Священная Чаша… какой она окажется? Драгоценным сосудом, усыпанным жемчугом и самоцветами, или скромной глиняной чашкой?

Старик продолжал читать, и голос его стал глухим и гулким, словно доносился до Старыгина сквозь толстый металлический экран, и с каждым словом он звучал тише и тише, словно постепенно удаляясь:

– «Визирь снова коснулся лбом пола, и выпрямился, и с великим почтением принял ключи из рук хана, и поцеловал их. И он вставил первый ключ в замочную скважину, и отомкнул драгоценный ларец, и откинул его крышку. В этом ларце была еще одна шкатулка, гораздо меньше первой, и вся она была выточена из драгоценного нефрита. И визирь извлек ее, и взял второй ключ, и вставил в замочную скважину, и отомкнул нефритовую шкатулку…»

И в этот момент Старыгин провалился в тяжелый душный сон – или в беспамятство, навалившееся на него, как жаркая тяжелая перина.

Он пытался какое-то время сопротивляться, пытался открыть глаза, встать со скамьи, но беспамятство было сильнее его. Он барахтался в нем, как в темной морской воде… нет, не в морской – та чиста и прозрачна, и пахнет свежестью и солью, а эта вода, вода его забытья, была темной и вязкой, как болотная тина, и пахла она прелью и разложением.

Наконец Старыгин перестал сопротивляться, и отдался на волю беспамятства, и поплыл по темной воде…

Над ним сияли незнакомые звезды, и где-то далеко, на невидимом берегу, раздавалось глухое рычание и топот ног – это бежал вдоль берега ужасный зверь, тот самый зверь, который встретился Старыгину в подземелье.

Старыгин знал, что рано или поздно течение прибьет его к берегу, и там встреча со зверем станет неизбежной. Он пытался плыть, пытался сопротивляться течению – но оно было сильнее его, и берег приближался, и наконец Старыгин коснулся прибрежных камней, и последняя волна выбросила его на них…

Он пришел в себя оттого, что острые камни сквозь одежду впились в его тело. Он открыл глаза и сел.

Вокруг была не полутемная хижина старика, а пологий горный склон, на котором тут и там росли приземистые кусты и мелкие невзрачные цветы. Солнце клонилось к закату. Чуть ниже Старыгина по склону змеилась серая лента шоссе.

Старыгин завертел головой.

Хижины нигде не было видно.

Неужели она ему только приснилась? Неужели он сорвался с горного карниза, в бессознательном состоянии прокатился по склону и пролежал здесь до самого вечера?

Он оглядел себя, ощупал тело.

Кажется, все цело, и даже несколько ссадин почти зажили.

Удивительно! Если бы он действительно сорвался со скалы – он точно переломал бы себе все кости!

Рядом с ним лежал рюкзак.

Старыгин развязал его, заглянул внутрь…

Арабская книга была на месте, она нисколько не изменилась – старинный пергамент, яркие рисунки орнамента, отсутствуют первые страницы…

Отложив все сомнения до более благоприятного момента, Старыгин поднялся, закинул рюкзак за спину и пошел к дороге.