Наталья Александрова - Дар бессмертия

Сам же хан Кончак восседал посреди помещения на возвышении из золота и слоновой кости. Лицо его было красиво и благородно, и был он полон сил и бодрости, хотя седина коснулась уже его бороды. Видно было, что Аллах в своей неизреченной милости щедро наделил его здоровьем и мудростью.

Как положено гостю, я пожелал хану мира и благоденствия, призвал на него благословение Аллаха и, поцеловав пол у его ног, остановился, скромно опустив голову. И хан по закону гостеприимства поднялся со своего сиденья, и позволил мне сесть, и приблизил меня к себе, и ободрил меня приветливыми словами.

Потом он хлопнул в ладоши, и тотчас слуги внесли разнообразные кушанья, прекрасные и великолепные. И я поел вдоволь, и насытился, и сказал: «Хвала Аллаху за все, что он пошлет!»

И тогда хан, хозяин всех этих богатств и повелитель людей, как подобает человеку гостеприимному, спросил, кто я такой и какая судьба привела меня в эти степи.

И я рассказал ему, что милостью Аллаха обошел и объехал многие страны, и всюду лицезрел чудеса и диковины, и что пришел в эти степи, услышав о славе и богатстве хана, дабы своими глазами взглянуть и своим сердцем убедиться, и рассказать людям в Дамаске и Багдаде о жизни в этих краях.

И хан приказал, чтобы его визирь, мудрый и опытный старец, показал мне богатства и редкости.

И визирь показал мне драгоценные каменья и самоцветы, и оружие, которому нет равного, и прекрасные ткани из семи частей света, и кувшины из алебастра и китайского камня, столь тонкого, что сквозь него можно читать Коран. И я возрадовался и удивился.

И визирь показал мне чудеса и диковины – безоаровый камень небывалой величины, и гребень василиска, и рисовое зерно, на котором тонким пером начертаны были строки из Священного Писания, и гвоздь от креста, на котором был распят пророк Иса. И я выказал восторг и восхищение.

И визирь спросил, что еще я пожелаю видеть.

И тогда я сказал, что слышал о Чаше, из которой пророк Иса пил в последний вечер перед своим пленением и в которую была собрана после казни его святая кровь. И слышал также, что Чаша эта приносит своему владельцу мощь и богатство, силу и долголетие. И слышал также, что Чаша сия принадлежит хану Кончаку.

И визирь опустился на колени, и воскликнул громко, и сказал, что Чаша сия – величайшее сокровище хана, и что хан бережет и хранит ее, как зеницу ока, и что показывает он ее только владыкам и государям, но что я – дорогой гость, и нужно испросить соизволения хана.

И хан, как подобает человеку гостеприимному и владыке могущественному, показал мне свою милость и велел визирю достать Чашу из сокровищницы и принести ее.

И визирь опустился на колени, и целовал пол у ног хана, и удалился в сокровищницу…»

Старик сделал перерыв, чтобы выпить немного воды из глиняного ковша. Старыгин недоумевал: как же объяснить, что на этот раз он слышит другое повествование, точнее, другую часть того же повествования? Ведь он видел, что старик читает те же страницы, что и Мария! Неужели текст этой книги изменяется в зависимости от того, кто ее читает? Но такого просто не может быть!

Тем временем старик снова взял книгу в руки, но, прежде чем склониться над ней, замер, словно к чему-то прислушиваясь, и озабоченно проговорил:

– Что-то обеспокоило цыган, кочующих в этих местах. Они снялись с места и перебираются дальше от побережья.

Старыгин вспомнил вчерашнюю встречу с цыганами, вспомнил странное гадание, которое сегодня удивительным образом подтвердилось. Вспомнил и испуг гадалки, когда она увидела его самого, панику, внезапно охватившую цыган… он хотел было рассказать об этом старику, но что-то его удержало, и вместо этого Дмитрий Алексеевич спросил:

– Как вы об этом узнали? Вы что-то услышали? Я ничего не слышу!

– Конечно, не слышишь, – кивнул старик. – Твой слух занят голосами суеты и беспокойства, шумом повседневных забот и мелких неурядиц. Я же живу спокойно, меня почти ничто не тревожит. Я слушаю только горный ветер и журчание ручьев, которые прекрасны и неизменны, поэтому, когда в этих горах происходит что-то необычное, я слышу это в голосе ветра. Так волк за многие мили слышит шаги оленя, так олень чует волка, бегущего по дальней тропе. Кроме того, я сам – такой же вечный скиталец, как цыгане, поэтому я издалека чувствую их беспокойство…

Лоб старика пересекла глубокая морщина, но он снова склонился над книгой и продолжил чтение: