Эллина Наумова - Квартира. Карьера. И три кавалера

Мудрый искушенный Станислав догадался обо всем. Они с рыжим наверняка сослуживцы. Врач? Заведующий гинекологическим отделением? Чем еще такое может заведовать? Экономист? Он пригласил ее гулять субботним утром. Пристойно. Она согласилась. Обедали по ходу. Где и чем это ничтожество могло кормить такую девушку? Хоть бы не отравил доверчивую бедняжку. Вернулись рано. Он предложил кофе, она по-дружески заглянула. Тем, кто вместе работает, всегда есть о чем поболтать. В девять вечера в Москве по-соседски – нормально. Именно в это время в выходные Екатерина часто сидит в кафе. Нет, тот, кто пьет зеленый чай, кофе игнорирует. Значит, согласилась из вежливости на чай. Но не умеющий держать себя в руках, не способный представить, что женщина может быть другом, скот начал делать сальные намеки и вообще приставать. Она гордо поднялась, дала ему по морде и ушла. Трифонова давно скрылась из виду, а Станислав думал: «Чистая девочка. Умная девочка. Прекрасная девочка». Она представления не имела, что наконец-то сдала ему главный экзамен.

Мужчина выплеснул в раковину неудобоваримое пойло, выбросил в мусорный мешок бокал и окурок вместе с блюдцем. Ему не пришло в голову выключить свет в оставленных помещениях. Это сделала уборщица в воскресенье днем, проворчав что-то про экономию электроэнергии и денег. Он же с легкой душой уселся в спальне за ноутбук. Захотелось поработать немного. Не надо делать круглые глаза. Если бы в превосходном настроении он смотрел комедии или детективы, футбол или хоккей под пиво, никогда не стал бы миллионером.

Андрей Валерьянович, Анна Юльевна, Александрина, Мирон, Петер, Иван, даже мерзавец Кирилл твердили Кате Трифоновой, что она необычная и нестандартная. Поначалу девушка сильно обижалась. Ей казалось, что эти слова – синонимы слов ненормальная и чокнутая. А она была, как все. Как любая медсестра в поликлинике и девчонка в общежитии. Они отлично понимали друг друга и всегда обо всем могли договориться. Трифонова скорее мучилась тем, что ей недоставало индивидуальности. Нет, разумеется, признавала, что дремучая. Что у нее никак не получается наверстать их театры, музеи, концерты в консерватории. Но ведь несоответствие стандарту и невежество – не одно и то же.

В тот субботний вечер все ее знакомые имели право усмехаться и качать головой. Только бедный Андрюша был навсегда лишен этого удовольствия, потому что умер. В очередной раз преданная Катя не ревела и не скулила. В квартире орало «радио Монте-Карло»: ее изредка успокаивало импортное ретро. В зеленом чае подрагивал в такт музыке тонкий ломтик лимона. Рядом стояла элегантная баночка меда. А в горячей ванне, во взбитой на полметра пене лежала сама Трифонова и хохотала во все горло. Замолкала на минуту, вспоминала то Егора, то Колю и прыскала снова.

Они были такими маленькими, такими озабоченными лучшей долей, такими смешными и несчастными кобелями. Им хотелось преуспеть, стать Мироном и Иваном. Ездить на их машинах, ужинать в их ресторанах. И водить туда девочек моложе и беззаботнее Кати. Но этого не будет. Помимо того, что у Мирона была богатейшая семья, а Ивану папа в девяностые оставил в вентиляционной шахте бандитские деньги, эти двое, молодой и не слишком, умели любить, страдать и терпеть. Им, не следившим за ценами на бензин, не нравится боль. Но они понимают, что испытывать ее, значит жить. У мертвых не болит ничего. А Егор с Колей избегают любых неприятностей. Они, как на наркотик, подсажены на то, чтобы не потревожить свою самооценку. Оба увлеклись Катей, потому что она работает главной медсестрой частной клиники. Не меньше ребят устроила бы труженица какого-нибудь крупного банка – тоже много получает и не стыдно знакомым рассказать. Женщины уважают себя больше, если нашли мужчину, который не им чета. Мужчины, если уложили в постель такую женщину.

Катю опять разобрал смех. Прямо в ушах звенело простодушное и искреннее Колино: «Чтоб не сглазили». Это мужчина? С суевериями в рыжей башке? С боязнью сглаза и порчи? И ведь уедет в Германию, женится на немке, сделает ей пару очаровательных кудрявых детишек. И никогда не догадается, что трус и идиот. А психованный Егор года через три поймет, что неостановимо движется к импотенции. Будет винить в своей слабости баб. А потом тоже, чего доброго, решит, что на него порчу напустили.

Трифонова выбралась из остывающей ванны, надела длинный махровый халат, выпила свой чай и включила компьютер. Через несколько минут выключила музыкальный центр – Синатра и Ив Монтан в больших количествах утомляли. Отпраздновала вновь обретенную свободу под приятные мелодии, хватит. Зачем она связалась с Егором и Колей? Почему не прекратила сразу, как только сообразила, что они одинаковы? Всерьез думала, что сможет жить с одним из них изо дня в день? Спятила? «Инженер и айтишник не нужны мне, – думала девушка. – Иначе не радовалась бы так, избавившись от обоих. Станиславу не нужна я, не юная, не задорная, бессильная сушеная вобла. Никаких ободряющих сигналов послать не в состоянии. Какой мужчина это выдержит? Коле с Егором и то пришлось для затравки сказать то, что они очень хотели услышать. В собственной влюбленности не признаюсь даже себе. А ведь когда-то могла запросто подойти и объясниться. Честно изложить основные тезисы: устала от недомерков, млею от седых шевелюр, больших глаз и ямочек на подбородках. И вообще надоели инфузории. Только, пожалуйста, не трясите передо мной бумажником. Я терпеть не могу тех, для кого деньги значат больше, чем свобода. Он, наверное, уже вещи собирает. Или уехал, сегодня вечером я его не заметила. Вот и все. Вот я и одна. Хорошо, что не успела отчаянно втюриться. Не потяну я ни любовь, ни страсть. И он при ближайшем рассмотрении это понял. Завтра отдраю квартиру, а то совсем запустила ее с этими дивными свиданиями по выходным. Скорее бы понедельник. В клинику хочу. Туда, где моя никчемность не так остро ощущается. Туда, где от меня что-то зависит».