Эллина Наумова - Квартира. Карьера. И три кавалера

Катя тогда сказала, что они с бабушкой затеяли несусветную глупость. Мужик рано или поздно оценит свое состояние адекватно. И тогда обидится за то, что ему внушали. Потому что порядочные люди должны стараться ободрить и развеселить даже истинно больного, а не хоронить заживо здорового. И лучше бы мама занялась собой. Девушка помнила, как уязвленная женщина завизжала: «Так, значит, я сама виновата во всем?! И ты туда же?!» Катя сбежала. Объяснить что бы то ни было возможностей не предвиделось.

Она не ошиблась, все вышло по ее предсказанию. Медицинская сестра со стажем, что поделаешь. Через год без табака, алкоголя, жирного, сладкого и прочих вредностей папа начал ощущать такие приливы желания свернуть несколько гор, что без ведома мамы навестил доктора. Тот добродушно посоветовал ему не стесняться никакой физической активности – горы так горы. Заодно не возбранялось поворачивать реки и прорубаться сквозь джунгли. «Когда он ушел? – думала Катя. – Сразу или они с мамой еще долго ругались и упрекали друг друга? Куда? К прежней любовнице или нашлась другая? Впрочем, именно это не имеет никакого значения». Ей стало неприятно. Мама тогда напирала на то, что пассия неверного мужа чуть старше его дочери. Той надлежало ужасаться, краснеть и ахать. А Трифонова, в жизни которой уже случился Андрей Валерьянович Голубев, и сорок лет между ними не мешали ему быть великолепным любовником, едва сдерживалась, чтобы не брякнуть нахально: «При чем тут возраст?»

К тому моменту, когда раздался короткий единственный звонок в дверь, Катя неплохо представляла себе обстановку. Недокрасившая ресницы и губы мама что-то истерически уронила в спальне. Бабушка ворчала: «Явился – не запылился, людоед чертов». И не спешила открывать. Пришлось Кате. Папа наконец-то был прежним – обаятельно улыбчивый, готовый мирить всех со всеми, светлый какой-то. Не то что три года назад. Они обнялись, и девушка впервые за утро услышала радостное:

– Катюша, доченька… Дай-ка я посмотрю на тебя… Красавица моя, умница… Соскучился страшно… Как там Москва?

– Стоит, пап.

– Бдительно следи, чтобы продолжала в том же духе. Иначе где ты будешь жить?

Они тихонько рассмеялись и вошли в гостиную.

– Сейчас чай принесу, – зловеще пригрозила бабушка.

– Бабуль, не надо, – сказала внучка. – Никому ничего в глотку не полезет. Зачем давиться-то? Приступим к переговорам, а то я через несколько часов уеду.

Вышла мама. Ее стройнило черное платье, черные колготки и туфли на невысоких, но все-таки каблуках. Немного пудры и румян, лиловатая помада – она выглядела свежей и милой. Катя быстро взглянула на равнодушного папу и тоскливо констатировала про себя: «Поздняк метаться». Оказалось, что все шевеления уже бессмысленны. Родители развелись месяц назад.

– Я тронута, что вы решили сообщить мне об этом устно, – прижала руки к груди Катя. – Теперь могли бы и отписаться.

– Извини, доченька. Не хотелось втягивать тебя в наш кромешный ад. Тебе там одной за место под солнцем биться и так несладко, – откликнулся папа.

– А чем бы ты помогла? – сильно и насмешливо поинтересовалась мама.

– Ничем. Вы – взрослые нормальные люди, в состоянии разобраться во всем сами. Для меня вы мама и папа, друг для друга – мужчина и женщина. Ничье вмешательство не помогло бы.

– Ты же занята постоянно. И потребовала, чтобы три года, пока учишься, тебя не трогали. Из квартиры выписалась тайно. Где живешь, мы не имеем понятия. Тебе вообще уже много лет нет до семьи никакого дела, – мама явно не могла остановиться. Ей нужна была дополнительная виновница ее страданий.

«Семье до меня тоже», – чуть не вырвалось у Кати.

– Я не требовала, а очень просила. Отдала за этот курс последние деньги и во что бы то ни стало должна была получить американский диплом. Мне было нелегко зубрить по-английски. – Трифонова не умела обижаться на тех, кому плохо. – Мама, насколько я поняла, ваши отношения кончились. Зачем нам упрекать друг друга? Идемте-ка вперед потихоньку. Вы же вызвали меня с какой-то целью.

– С квартирой надо решать, – взяла инициативу в натруженные морщинистые руки бабушка. – Катерина – отрезанный ломоть. Прописаться-то прописалась не пойми где. Но неизвестно, как у нее в столице пойдет. Еще приползет домой раны зализывать. А дома-то и нету.

С выпиской Трифонова нервничала. Она полагала, что надо будет ехать к родителям, объясняться, бегать в какие-нибудь конторы. В Москве за нее все делал адвокат Ивана. Девушка только расписывалась там, куда указывал крепкий волосатый палец делового лощеного мужчины. И когда выяснилось, что все случится без ее участия, надо просто подождать, она ликовала. Через пару месяцев мама написала: «Катя, ты что, выписалась от нас?» «Да», – ответила дочь. «Ладно», – закрыла тему мама. «Зря, – пришло в голову Кате. – Надо было предупредить насчет отрезанного ломтя. Спокойно! Бабуля зубодробительно практична. Она всего лишь констатирует. Ничего личного, ты просто отвыкла от нее».