Дарья Донцова - Львиная доля серой мышки

— Надеюсь, не застрянем в пробках, — вздохнула я, — а то не люблю со спецсигналом мчаться, народ пугать.

— Попрошу ангела дороги расчистить тебе путь, — улыбнулась Люба.

Похоже, Буль действительно удалось договориться с тем, кто покровительствует путешественникам, до места мы с Женей добрались всего за пятнадцать минут.

— Правда, что вы родная жена Ивана Никифоровича? — неожиданно спросила меня новая сотрудница, когда я припарковала джип у медцентра.

Улыбнувшись, я открыла дверь и выпрыгнула из внедорожника.

— И да, и нет.

Евгения притихла. Следующий вопрос она задала, когда мы шли по коридору к кабинету врача Прокофьевой:

— Что значит: и да, и нет?

Я остановилась у двери кабинета и постучала.

— Да, мы в законном браке. Нет, я не родная жена. Жена не может быть родной, она не родственница, у нее с мужем нет общей крови.

— Войдите! — крикнули из кабинета.

Мы вошли в комнату, и я увидела за письменным столом стройную женщину в голубой хирургической пижаме. Она прищурилась.

— Присаживайтесь. В чем проблема?

Я вынула из сумочки рабочее удостоверение и раскрыла его.

— Добрый день. Меня зовут Татьяна Сергеева, со мной Евгения Морозко. Нам нужно поговорить с Валентиной Юферевой. Как ее самочувствие?

Доктор Прокофьева взяла со стола очки и аккуратно посадила их на нос.

— Вы не родственники. Сведения о больных являются врачебной тайной. Принесите бумагу от прокурора, тогда и поговорим. Я не принадлежу к породе медиков, которые приходят на телешоу и на весь мир рассказывают, кому какие пластические операции делали.

Я встала.

— Спасибо. Ваша позиция понятна. Мы пойдем к Юферевой. Она нам звонила, просила о помощи. В этом случае вы не имеете права перекрыть нам доступ в палату.

Софья Мартыновна сняла очки.

— Я не собиралась ничего перекрывать. Если пациентка Юферева разрешит сообщить вам правду о своем состоянии, я это сделаю. Она лежит в седьмой палате.

— Спасибо, — снова поблагодарила я, и мы с Женей снова очутились в коридоре.

— Вот коза! — сердито воскликнула Евгения. — Все доктора говорят, что с пациентом, а эта…

— Всем докторам надо брать с Прокофьевой пример, — остановила я девушку, — а то люди в белых халатах как-то уж слишком часто стали забывать о медицинской тайне. Надеюсь, Валентина в нормальном состоянии и мы сможем поговорить с ней.

Женя постучала в створку с номером семь и, не услышав никакого отклика, толкнула дверь.

Я увидела крохотное помещение, в котором едва уместились кровать и тумбочка. На постели дыбилось скомканное одеяло, подушка валялась на полу. Пациентка отсутствовала.

— Пусто! — удивилась Женя. — Ее куда-то увезли?

Я окинула взглядом палату, потом наклонилась, заглянула под койку и сказала:

— Валя, мы играем в прятки?

— Нет. Я испугалась, когда стук услышала, — всхлипнула Юферева. — Подумала… вдруг это он…

— Кто? — спросила я.

— Меня хотели убить, — прошептала подруга Мартины.

— Вылезайте, — попросила я, — в нашем присутствии ничего плохого не случится. И объясните — зачем кому-то покушаться на вашу жизнь?

Валентина, кряхтя, выбралась наружу.

— Я знаю правду.

— Какую? — поинтересовалась Женя.

— Правдивую, — всхлипнула Юферева. — Спрячьте меня. В американских кино показывают, как особо ценным свидетелям паспорта, адрес и внешность меняют.

Я бесцеремонно села на кровать.

— А вы особо ценный свидетель?

— Да! — с жаром подтвердила Валентина.

Евгения прислонилась к стене.

— Если вы увлекаетесь продукцией Голливуда, то должны знать, что под защиту человека берут лишь в том случае, когда он дал показания следователю и готов подтвердить их на суде. Ждем вашего рассказа, — продолжила я.

Валентина залезла на койку, оперлась спиной о подушку, подтянула колени к подбородку и заныла:

— Если узнаете все-все, не захотите мне помочь. Я обманула вас, Таня, и мне очень стыдно теперь. Но… Вы же видели мою квартиру? Там кошке и то жить тесно. Из-за такого тесного жилья я не могу семью построить.

Я решила ускорить процесс раскаяния.

— Вы не продавали свою маломерку и жилье в наследство не получали. Кто-то подарил вам апартаменты с мебелью и ремонтом. Кто? По какой причине?

Юферева закрыла лицо ладонями.

— Мне очень стыдно. И страшно! Пицца!

— Пицца? — повторила я.

И тут Валентина затараторила, информация полилась из нее, словно кран сорвало. Она говорила быстро, проглатывая окончания слов, пересыпая речь жалобами на бедность и одиночество. Но вычленить суть мне все-таки удалось.