Дороти Кэннелл - Сплошной обман

Повернув влево, мы наконец сошли с Тропы Аббатов и двинулись по узкой мощеной дорожке. Справа виднелись развалины монастыря, а по другую сторону дорожки находился общинный выгон с пасущимся на нем скотом.

— Можешь себе представить, что когда–то эта дорога доходила до самого Уорика? — продолжала болтать Примула. — Прогресс, что ни говори! Хорошо еще, что нас пока не обступили многоквартирные дома. Единственное жилище поблизости принадлежит нашему дорогому другу мистеру Дизли.

Я тотчас насторожилась. Мисс Примула вдруг разрумянилась, а в голосе ее отчетливо зазвучали смущенные нотки:

— "Кельи" (сейчас мы их увидим) после окончания наших с Гиацинтой дней отойдут к сыну нашей кузины, так что мы последние потомки по прямой линии. Фиалка, наша единственная оставшаяся в живых сестра, живет в Америке и уже никогда не вернется в Англию. Ох, Америка! Тот, кто перебрался в эту диковинную страну, вряд ли когда–нибудь сможет вновь привыкнуть к нашим нарядам.

По спине у меня пробежал приятный холодок. Фиалка! Бумага с запахом фиалковых духов!

— Какие у вас очаровательные цветочные имена.

— Как приятно, что ты это заметила! Да, наша милая покойная мама обожала цветы. Ей повезло, что родились одни лишь девочки. Нас было четверо, но бедняжка Лилия умерла.

Холодок превратился в лед, что было совершенно глупо: Лилия могла умереть как в восемь месяцев, так и в восемьдесят лет. Я открыла было рот, чтобы сказать: "Мне очень жаль, а она…", но Примула чирикала без умолку. За группой вязов показались каменные ступеньки.

— Ни слова Гиацинте, милочка, но, честно говоря, самым любимым маминым цветком всегда была примула. А вот мы и пришли, осталось всего несколько ярдов. Осторожней на двух последних ступеньках перед воротами, дорогая. Дальше пойдем по садовой дорожке. Перед домом у нас, как ты видишь, всего лишь скромная лужайка. В наши времена привратников со сторожкой никто не держит.

Эта старушенция могла болтать сколько душе угодно — я все равно ее не слушала. Лужайка и в самом деле была такой, будто ее выкроили из куцего куска зеленой материи, но дом оказался поистине великолепен. Он словно действительно явился из романов эпохи Регентства, и я с первого взгляда страстно влюбилась в это сказочное строение из костволдского камня горчично–кремового цвета. Остроконечная крыша поблекла и казалась сизой, хотя кое–где еще можно было разглядеть розовые пятна. По стенам карабкались вьющиеся растения, создавая изящное переплетение стеблей и листьев, а над трехсводчатым портиком сине–зеленым огнем полыхало арочное окно–витраж.

Дверь открыл… должен был открыть до крайности чопорный дворецкий, но Примула собственноручно повернула дверную ручку. Мы очутились в просторном холле. Мои глаза тотчас углядели бесформенную груду сапог и туфель, тарелку с собачьим печеньем под столом и кучу грелок, сваленных в кресле. Фантазия потускнела, но это было даже к лучшему. В этом нереальном доме жили вполне реальные люди. Но никакой повседневный кавардак не в силах был изгнать из дома дух старины. Стены были обшиты резными деревянными панелями. Предки сестриц Трамвелл хмуро взирали с потемневших от времени портретов. Энгус Грант ответил бы им не менее хмурым взглядом. Но есть ли среди них первая Тесса? Преподобный Хам рассказывал, что семья переехала в этот дом, когда Тесса была еще молодой женщиной.

Мы остановились у подножия роскошной дубовой лестницы, чей сочный благородный блеск был следствием скорее возраста, чем знакомства с патентованной политурой. Ферджи наверняка не преминула бы заметить, что, судя по виду этой лестницы, щетка не касалась ее со времен первой мировой. А еще ей бы вряд ли понравилось, что выцветший персидский ковер весь в складках, но общую атмосферу царящего здесь убожества она назвала бы "первосортной". Для Ферджи всякий, кто опускается до покупки новой мебели, не стоит и ломаного гроша.

— Милый, милый родной дом! — пискнула Примула.

При этих словах дверь, с трудом различимая среди дубовых панелей, распахнулась и оттуда выскочила самая безобразная, самая злобная представительница собачьего рода (помесь бульдога и левретки), которую мне когда–либо доводилось видеть. Существо с оглушительным визгом заскользило по полу, вывалив слюнявый язык и выкатив желтые блестящие глаза. Я отчаянно надеялась, что своим блеском они обязаны близорукости. Как бы не так! Собака нацелилась прямо на мои ноги. А кости мои где она спрячет, под диваном?! Ужас заставил меня юркнуть за спину Примулы и, затаив дыхание, вцепиться в старушку. Губы прошептали сами собой: