Я ошеломленно смотрела на констебля. Розыгрыш… Так ведь в тот вечер я листала именно "Тысячу и один розыгрыш"! Теперь понятно, почему в голове свербила мысль, что над Энгусом сыграли мрачную шутку, обрядив его монахом.
Мои проблемы разрешились сами собой. Я была бы последней лицемеркой, если бы сделала вид, будто сожалею о смерти Годфри. Он был отвратительным человеком и стал бы невыносимым мужем.
Вокруг вовсю шло обсуждение новости, но я никак не могла сосредоточиться. Мысли крутились вокруг брачного предложения Годфри. И постепенно нарастала уверенность, что обвинения против миссис Гранди — полная чушь. Да, пожилая дама безумна. Я даже могла бы поверить, что она убила бедного Энгуса, вообразив, будто он хочет перейти дорогу ее сыночку и сделать мне предложение. Но ведь во всяком безумии обязательно есть своя внутренняя логика. Главной навязчивой идеей миссис Гранди было желание женить Годфри, и с моим появлением в Чейнвинд–холле она, должно быть, вообразила, что цель близка. Если бы Годфри вздумалось шантажировать мать, миссис Гранди лишь шлепнула бы его по пухлому заду и поставила в угол. И уж точно она не стала бы убивать его и засовывать в водосток, имитируя преступление, случившееся в Чейнвинд–холле давным–давно…
Я должна заявить о невиновности миссис Гранди, но в таком случае придется рассказать о нашем разговоре с Годфри. И тогда я стану подозреваемой номер один. Да с какой стати?! У меня ведь есть алиби. Шанталь. Именно она отвечала по телефону, когда звонил Годфри. Оба раза! Сердце забилось спокойнее. Если Годфри за всю свою неправедную жизнь и не сделал ни одного доброго дела, то сегодня вечером он исправился, позвонив во второй раз. Я вспомнила, как меня била дрожь во время этого разговора. Годфри повесил трубку, потому что в дверь позвонили. Он кого–то ждал. Но кого?..
Дождь хлестал в окно, ветер заглушал причитания Примулы, переживавшей из–за душевного состояния бедной Этерельды.
Констебль с картинной небрежностью захлопнул блокнот, отправил его в карман и водрузил на голову шлем. Мне следовало объяснить, что миссис Гранди невиновна…
— Ну, не будем тебя задерживать, Джордж, — сказала Гиацинта.
Страш взял свечу, чтобы проводить констебля до дверей, и в ее неясном мерцании я увидела лицо Шанталь. Черные глаза выглядели почти слепыми. Она медленно поднесла руку к щеке.
— Да и вправду, пожалуй, потопаю. — Уотт выпятил грудь. — Должен известить медсестру Крампет, что ее мальчик теперь в безопасности, а затем надо вернуться в участок и засесть за писанину.
— Медсестра Крампет и Берти ночуют у нас, и мы обязательно сообщим ей эту… добрую весть. Хорошо, что все так… — Примула осеклась.
— Предполагалось, что я поговорю с ней лично, но надо спешить. Кто–то сбил одного из деревенских парнишек, Рикки. Мальчик катил себе на велосипеде, и вот на тебе. К счастью, он выживет, но у него сломана нога…
— Этих водителей–лихачей надо посадить под замок! — воскликнула Гиацинта.
Я представила мальчика, лежащего на дороге со сломанной ногой. Наверное, то же увидела и Шанталь. Рука ее бессильно упала. Такой мертвенно–бледной я ее еще не видела.
— Моя вина! — прошептала цыганка. — Моя вина, только моя… Я так боялась, что кто–то захочет сделать что–то подобное, но в школе сказали, что у них нет мальчика по имени Фред.
Констебль Уотт, естественно, тут же решил, что поймал преступника, сбившего мальчика. Несмотря на уверения Примулы, что Шанталь бредит, а цыгане вообще любят драматизировать, он снова раскрыл блокнот.
Надежды констебля разбил Гарри, сообщив, что сегодня днем уехал на машине сестер Трамвелл и вернулся лишь поздним вечером. Шанталь же после его приезда никуда не отлучалась.
Наконец Уотт удалился, и мы инстинктивно опять расселись за столом. Несколько свечей почти догорело, и Страшу пришлось принести новые. Ветер снаружи завывал почти человеческим голосом. А в те краткие промежутки, когда он стихал, тишина становилась угрожающей, словно ночь тоже затаила дыхание в ожидании, что скажет цыганка.
Фред… Что она имела в виду, сказав, что боялась за него? Этого мальчика никогда не существовало, он лишь часть Берти, а тот, целый и невредимый, спал наверху. Пострадал совсем другой ребенок.
— Нельзя больше тянуть, Шанталь. — Голос Примулы был тих и печален. — Каковы бы ни были мои недостатки, я не трусиха. Во мне воспитали умение стойко встречать неизбежное. Говори.
Читать дальше