Наталья Александрова - Белая ворона

Очень старый.

Конечно, не такой, как в тех черно-белых фильмах, – без ручки и трубки с раструбом, но он был тяжелый, массивный, из черной матовой пластмассы, с тяжелой трубкой, покоящейся на металлических рычагах.

Елена сдернула трубку, уронила ее, с трудом подхватила на лету и поднесла к уху – с мучительно бьющимся сердцем, с пересохшим от волнения горлом…

Тут она окончательно проснулась и поняла, что зря бежала на этот звонок, что Вадима нет, и он не может ей звонить, и лучше ей не отвечать, чтобы никто не знал, что в этом доме кто-то есть.

Но она уже поднесла трубку к уху – и услышала низкий, гнусавый голос:

– Четвертый, номер двести восемьдесят три.

– Что? – испуганно переспросила Елена.

– Четвертый, номер двести восемьдесят три! – повторил тот же голос, и в трубке наступила тишина.

– Кто это? – выкрикнула Елена в трубку. – Кто вы такой? Что вам от меня нужно?

Трубка молчала.

Елена постучала по рычагам, подула в трубку, потрясла телефон – но он не издавал ни звука. Ни гудков, ни шороха, какой иногда слышен из молчащей телефонной трубки.

Елена положила трубку на рычаг и выбралась из тесного чулана. Комната показалась ей зловещей.

Как она здесь оказалась? И тут Елена увидела компьютер и все вспомнила. Вспомнила тело Андрея, в неживой позе навалившееся на стол, вспомнила, как ее вывела из того торгового центра Василиса, вспомнила, как решила спрятаться в этом доме, где, как думала, никто ее не найдет, и наконец вспомнила, что нашла в этом компьютере записи о том, как Андрей отравил ее мужа.

Елена почувствовала, что снова темнеет в глазах. Нет, так не пойдет. Нужно выбираться из этого дома на воздух, тут все пропитано завистью и злобой. Как она могла так ошибиться в Андрее? Она-то считала его… ах, да какая теперь разница, кем она его считала, важно, что он оказался совершенно не тем человеком!

Елена выскочила на крыльцо и вдохнула полной грудью свежий прохладный воздух. Очевидно, недавно прошел дождь, и теперь дышалось легко.

Она сделала шаг с крыльца, и вдруг перед ней возникло что-то огромное, светло-песочного цвета. Вровень с ее глазами оказалась огромная пасть, из которой капала слюна. Чудовище негромко зарычало.

– Не бойтесь, он не тронет! – послышался запыхавшийся женский голос.

– У меня глюки? – слабым голосом спросила Елена.

– Да нет, – вздохнула я, отпихивая Бонни, – это точно я.

– Как вы меня нашли? – спросила Елена, но в голосе не было обреченности.

Вообще на первый взгляд что-то в ней изменилось. Передо мной стояла твердая решительная женщина.

– Ты тут одна? – спросила я, оглядевшись. – Тогда лучше нам пройти в дом…

– Только этот пускай тут останется, – поморщилась Елена.

Бонни понял ее отношение и тут же негодующе взвыл.

– Лучше его тоже забрать, – вздохнула я, – он приметный очень, а тут небезопасно.

В комнате было относительно чисто и даже уютно.

– Ты хорошо тут устроилась, – сказала я. – Это твой дом?

Елена опустилась на диван и закрыла лицо руками. Я забеспокоилась, не станет ли она снова рыдать, как в прошлый раз. Но нет, она посмотрела на меня абсолютно сухими глазами, в которых была злость.

– Это его дом, Андрея. Посмотри там! – Она кивнула на ноутбук.

– Ого… – протянула я, увидев кучу фотографий, – стало быть, твоя соседка была права в своих подозрениях. Вы с ним…

– Да нет же! – закричала Елена. – Все не так!

Бонни в это время подошел к тумбочке, на которой стояла кофеварка, открыл лапой дверцу и вытащил пакет с крекерами.

– Слушай, а давай кофе выпьем, раз уж у нас долгий разговор будет! – оживилась я.

– Не хочу ничего у него брать, – нахмурилась Елена, – да видно, придется.

Бонни слопал половину крекеров и улегся в углу возле бабушкиного буфета. Пока заваривался кофе, я успела просмотреть снимки и кое-что поняла.

– Да, тяжелый случай, – вздохнула я. – Как тебя угораздило с таким маньяком связаться?

Елена не прикоснулась к своей чашке. Глядя в стену, она начала рассказывать свою жизнь. С самого детства. Как ее не любили родители, как она мешала матери, как потом та уехала работать за границу, как после смерти бабушки Елена осталась совершенно одна.

– Тебе не понять, каково это – когда просыпаешься и вдруг понимаешь, что если бы ты не проснулась, то никто, представляешь, никто, ни один живой человек не забеспокоится и не пожалеет об этом! И в детстве так же…

Вот как раз такое я могла понять, ведь мои родители развелись через четыре месяца после моего рождения. И разъехались по разным городам. А до этого жили несколько лет. Я долго не могла уразуметь, до какой же степени нужно было возненавидеть друг друга, чтобы перенести эту ненависть на собственного ребенка? Но у меня была бабушка. И не было проблем с деньгами, деньги на жизнь они присылали, мы с бабушкой ни в чем не нуждались.