Александра Малинина - Обхитрить Лису (СИ)

На большее моих знаний не хватило, так что я грохнулась на колени и для большего драматизма опять вытянула руку вверх, попутно пытаясь вспомнить что-нибудь еще, чтобы дать Ромке время сориентироваться. А этот болван уши развесил и смотрит. Я конечно могу понять, что мною можно любоваться вечно, но у нас как бы труп на руках, можно немного и отвлечься от небесных черт.

Друг к тому моменту готовился вывалиться из окна, тетя Клава от него не отставала, приложив сухонькую ручонку к груди она слушала меня, открыв рот. В другое время такое внимание мне бы польстило, ее реакция импонировала мне как потенциально великой актрисе. Хотя, может бабуля просто удивлена моими познаниями, нынче редкая девушка сможет процитировать Шекспира по памяти.

— Ты проникаешь в темноте в мечты мои заветные… — вскочив с колен, продолжила я, все опять переврав. Как назло, вспомнить ничего больше мне не удалось, так что в конце фразу и сбилась на трагический шепот и пустила слезу, скорбно размазав ее по щеке.

— Тебе не говорили в детстве, что за парнями приличные девушки не бегают? — наконец-то обрела дар речи тетя Клава. Ромка вытаращил глаза еще больше, если такое вообще возможно и перегнулся через подоконник, как будто желая увидеть ее своими глазами.

— Меня перенесла сюда любовь, ее не останавливают стены!

— Что-то твой избранник помалкивает, — ехидно заметила старушонка.

— Я иду к тебе, моя Сентябрина, ты только держись! — подражая моей интонации, ответил Ромка и захлопнул окно, оставив меня наедине со старушкой. Вот ведь гад.

— Что за поколение пошло, девки сам бегают и даже стихи читают под окном… Но читаешь хорошо, с душой. Хоть что-то в тебе толковое есть, вот уж не догадывалась…

Я тяжко вздохнула и смахнула невидимую слезу (еще одну выдавить не удалось, стоило признать, что мои актерские таланты пошли на убыль, раньше я могла выжать без проблем и десять).

— И что это на тебя нашло? Посреди ночи…

— Хотела затмить луну своею белизной, — серьезно ответила я, не выходя из образа, мысленно желая тете Клаве провалиться. Чего не спится?

К Ромкиной чести, через минуту он был уже на месте, и это как раз вовремя, еще одного едкого комментария я бы не выдержала и попросту послала бы старушку к черту. Друг меня знает, вот и торопился, все таки труп его, а не мой, соответственно и проблемы бы тоже все ему достались. Я разумеется бы тоже свое отхватила, но это ерунда.

— Ромашка, — прошептала я, — Прошу, меня женою сделай, чтоб одинокой больше мне не быть!

— Я согласен, — просто ответил Ромка, далекий от любой литературы вообще, будь то классика или что-то более легкое.

Мы слились в жарком поцелуе недалеко от трупа, Ромка как раз встал, загородив его своей широкой спиной. Целоваться пришлось минут пятнадцать, не меньше, и я уже всерьез подумывала начать стягивать с друга майку, прежде чем тете Клаве надоело отпускать комментарии и она захлопнула окно со словами:

— Хоть в квартиру бы поднялись, хулиганы!

Пообжимавшись еще минут пять на случай, если соседка все еще не отлипла от окна, мы наконец расцепили объятия. Признаться, я вздохнула с облегчением, соседство трупа меня здорово беспокоило, как и его неустроенность.

— Фу, — заметила я, ткнув Ромку в плечо кулаком, — Ты что, пиво пил? От тебя несет как от спиртзавода.

Странно, что до этого запаха алкоголя я не почувствовала.

— Чертова соседка, ведь наверняка в окно подглядывает, — не обратил на мои слова внимания Ромка.

— Я сделала что могла. Теперь либо ты несешь Клеопатру в мою машину и надеешься на удачу, либо мы бросаем труп здесь и сами надеваем на себя наручники и вызываем полицию. Наручники у меня кстати с собой есть, правда только одни.

— Выбора нет, — согласился друг, — А откуда у тебя наручники?

— От верблюда. Хватай «конфетку», я багажник открою. В конце концов, не так уж на улице и светло, чтобы все разглядеть.

— Всегда любил тебя за оптимизм.

— Я настолько оптимистична, что даже не предложила порешать твою дурацкую соседку, цени это.

— Ты такая милая, — широко улыбнулся Ромка.

— Не беси меня!

Вот знает же, как я отношусь к этому ужасному слову, а все равно нарывается. «Милая» неизменно ассоциировалось у меня с «дурочка», повелось это с детства, когда каждый, кто приходил к нам в дом, говорил что-то вроде: «ну зато она такая милая». Происходило это сразу после того, как я отказывалась назвать свое имя и показать на пальцах, сколько мне лет. Отказывалась я не потому, что не умела, в три года я уже умела читать, а потому, что типы казались мне жутко подозрительными и не заслуживающими такой личной информации. С тех пор мало что изменилось, все компаньоны отца кажутся мне подозрительными, но я больше не трехлетняя девочка и могу быстро поставить их на место. И никому уж точно не придет в голову назвать меня «милой».