Наталья Бессонова - В рабство – на экскурсию

— Что, молчит? — спросил он у подельников.

— Ничего, разговорится, — пообещал безоружный.

Надежда сидела на полу, прислонившись к бетонной стене, ощущая сквозь обои ее холод, и пыталась оценить ситуацию. Ценные вещи были спрятаны в таком месте, что никто из посторонних не догадается. Особо крупных денег она дома не держала, а шифоньером, где висят обновки, гости не интересовались. На полу валялся простенький пластиковый пакет с косметичкой, в которой лежала зарплатная карта Надежды. Парни в масках на этот невзрачный пакет не обратили внимания, как и на золотые сережки с крошечными бриллиантами в ее ушах, и на золотой крестик на тонкой цепочке.

«Странные какие-то», — удивилась женщина.

Незнакомец с пистолетом повторил приказ, на этот раз грязно выругавшись.

«Недоумки, — подумала она, — рот заклеили, а сами требуют, чтобы говорила. Вот и добрались до меня прихвостни Мустафы! Как быстро… Оперативно работают! Ах, у людей Мехмеда мой старый телефон остался! — вспомнила Надежда. — А Мустафа и подельники Мехмеда могут быть знакомы. Как же я забыла-то? У оператора связи можно легко выяснить адрес абонента, — сообразила она, — а знакомых в России у этих “друзей” достаточно, даже вот в нашем городе».

— Что молчишь? — на этот раз к ней подошел мужчина с ножом в руке. В отличие от парня с пистолетом, его голос звучал спокойно и, как показалось Надежде, интеллигентно… до определенной степени. — Скажи, где деньги, и мы тебе жизнь сохраним, — любезно пообещал он, — а будешь молчать — сдохнешь!

Надежда, несмотря на свое связанно-заклеенное состояние, жестом попыталась показать, что говорить-то она не может!

Собеседник с ножом, наконец, догадался отлепить скотч.

— Нет у меня никаких денег! — выпалила Надежда.

— Да ну? — не поверил он. — Признавайся лучше, а то за молчание можно и красотой поплатиться, — с этими словами он поднес к ее лицу нож.

— Говорю же, нет ничего! — со слезами на глазах повторила она.

«Никто не может знать наверняка, что мы забрали валюту, — рассуждала Устинова. — И эти “черные маски” не могут этого знать. Если только одна из девчонок кому-нибудь проговорилась. В любом случае, у меня уже той суммы нет…»

В одном из ящиков шкафа парень с ножом нашел три стодолларовые купюры.

— Что там? — спросил его тот, что без оружия.

— Да-а, мелочовка, — ответил парень с ножом, отдавая безоружному купюры.

— Обманывать нехорошо! — назидательно произнес он, наклоняясь к Надежде. — Ну, и где еще такие бумажки? А-а? У тебя ведь их много? Скажи лучше по-хорошему.

Подошел другой бандит — тот, что с ножом.

— Что молчишь? А? — рявкнул он. И куда делась его интеллигентная манера речи?

«Сейчас начнется! — с ужасом подумала Надя. — Господи, дай мне сил! Или пусть мне будет не очень больно! И пусть уж… сразу… насмерть…»

Вдруг парень с пистолетом выскочил из комнаты в прихожую, чуть не запнувшись о ноги сидящей на полу Надежды.

— Уходим! — резко бросил он, и все трое быстро покинули квартиру. Дверь осталась распахнутой настежь.

— Еще встретимся, — пообещал безоружный.

«Ага, я буду скучать», — подумала Надя, которую била мелкая дрожь.

Она какое-то время посидела неподвижно, пытаясь успокоиться. Потом поднялась, дошла до кухонного стола, повернулась к нему спиной, стараясь достать нож, которым утром резала сыр для бутербродов Лапочке-дочке.

Услышала стук тамбурной двери и громкие голоса.

— Надя, ты здесь? — крикнула Люба, соседка по тамбуру.

В квартиру, отстранив соседку, входили два молодых человека — сержанты милиции, а с ними — женщина-капитан.

Сержанты помогли Надежде освободиться от веревок на руках, усадили в кресло.

— Соседка у вас бдительная, — одобрительно сказал один из сержантов.

— Я услышала твой крик, мужские голоса, потом как будто что-то упало, и дверь так громко хлопнула, — объяснила Люба, входя в комнату.

— Вы видели лица грабителей? — спросила Надежду женщина-капитан, записывая что-то в протокол.

— Нет, — она покачала головой.

— Что они хотели?

— Денег, — ответила Надя. — Нашли три стодолларовые бумажки, да, видимо, мало показалось. В шифоньер не заглянули — там шубки новые… наши с дочкой. И сережки у меня в ушах не заметили. Искали что-то более существенное…

— А было «что-то более существенное»?

— Да откуда? — не моргнув глазом, соврала Устинова. — Я преподавателем работаю.

— Вас били?

— Да нет… только связали и толкнули на пол. Вели себя, можно сказать, вежливо.