Наталья Бессонова - В рабство – на экскурсию

«Как хорошо, что никого еще нет, — подумала Надя, — можно немного побыть одной, отдохнуть…»

Надежда любила иногда посидеть в тишине, наедине со своими мыслями. Одиночество было для нее продуктивным временем: никто не мешал обдумывать важные вопросы или просто грустить, размышляя о сокровенном и мечтая о будущем.

Из маленького радиоприемника на стене слышалась знакомая песня, и Надя легко поддалась лирическому настрою, который она навевала. Чудный голос Анны Герман пел о белой черемухе и трелях соловья, вселял надежду на приход новой весны и счастливой любви…

Надино сердце сейчас было свободно, и она ценила это временное затишье в чувствах: можно спокойно радоваться жизни, ощущая себя гордой и свободной птицей. Но, как всякая истинная женщина, она снова была готова безоглядно, как в омут с головой, броситься в любовь… если, конечно, таковая случится.

«Что-то я растрогалась… как-то некстати! Некогда мне о такой ерунде думать», — решила Надежда и заняла свои мысли предстоящей работой.

Увы, одиночество при ее образе жизни было непозволительной роскошью. Друзья-партийцы вернулись с прогулки. Ирина открыла дверь своим магнитным ключом-карточкой и зашла в номер.

— Вы здесь, Надежда Владимировна? — спросила девушка, как будто не ожидая застать наставницу.

— Здесь. Как прогулялись? Где побывали?

— Ой, где мы только ни побывали! На Красной площади, в Кремле, в Александровском саду, на Старом Арбате! Хотели в Бриллиантовый фонд пойти, но не успели, — восторженно рассказывала Ирина, оказавшаяся в столице первый раз.

— В какой фонд? — засмеялась Надежда. — В Алмазный, наверное?

— Да, наверное, — согласилась девушка, — там еще знаменитые сокровища Российской империи хранятся…

За ужином Надежда рассказала соратникам-землякам о сдаче подписей и о том, как вручила сумку незнакомому усатому мужчине, приняв его за однопартийца.

— Ну, Устинова, ты даешь! — выдохнул возмущенный Надиным легкомыслием Серега. — Прямо даже аппетит испортила! — несмотря на крайнее возмущение, он отчитывал Надежду в обычной своей шутливой манере.

— Тебя и на минуту одну оставлять нельзя, Надюха! У тебя партийные деньги из-под носа уводить станут, а ты будешь только смеяться! А что людям дома скажешь? — он просто кипел от негодования. — Как расплачиваться-то будешь? Тебе сколько работать за эти деньги?

Надежда молчала. Она уже пожалела, что рассказала друзьям об этом случае.

— Где у тебя мозги-то были, Надюха? — продолжал распекать ее Серега. — Ты же почти кандидат наук! Я думал, что кандидаты наук как-нибудь посерьезнее бывают!

— Ну, вот как только защищусь — сразу «как-нибудь посерьезнее» стану, — ответила Надежда.

— А бесполезно, Надюха, это не лечится! Я тебе как психиатр заявляю: ты такая и останешься!

— Да ладно тебе, Сережка, все же нормально! Хорошие люди попались, — оправдывалась она.

— А ты слушай, слушай критику-то, Устинова! Кто тебе еще, кроме друзей, правду в глаза скажет? Или не нравится, когда против шерстки-то? — продолжал товарищ.

— Да иди ты, Серега, с критикой своей! — беззлобно огрызнулась Надежда.

— Вот так всегда! Как только правду тебе скажешь — сразу «иди ты»! Не любишь ты критику, Надюха, — совсем не обидевшись, ответил Сергей.

— Да брось, Серега, она и сама поняла, — засмеялась Наталья, — она больше не будет.

— Надежда, а ты хоть в партию-то вступить сагитировала потом того усатого? — спросил с иронией усатый Стас, до этого молча наблюдавший за беседой и с преувеличенным неодобрением поглядывающий на Устинову. — Столько секретной информации ему выложила и отпустила просто так?

— Нет, — ответила Надя, — не сагитировала.

— А что так? Во мнениях не сошлись или в диагнозах? По-моему, вы оба… того, — засмеялся Серега, покрутив пальцем у виска. — Не от мира сего, я хотел сказать.

Надо заметить, что в таком духе друзья-партийцы могли общаться совершенно беззлобно и никогда друг на друга не обижались. Закончив ужин, вместе вышли прогуляться по Измайловскому парку. Погода стояла по-настоящему весенняя, теплая и ясная. Прозрачный воздух был напоен ароматами молодой листвы, цветов сирени и черемухи. Зеркальная гладь озера отражала свежую зелень деревьев и редкие полупрозрачные облака, подрумяненные закатом. Слышалось пение соловья, заглушаемое шумом транспорта. В безмятежном настроении друзья некоторое время бесцельно бродили по аллеям парка.

В гостиницу вернулись, когда уже совсем стемнело, вдоль дорожек зажглись фонари, а в небе — звезды. Ирина, казалось, совсем не устала, а Надежда буквально валилась с ног. Едва коснувшись щекой подушки, она уснула.