Наталья Александрова: Бриллиант из крокодиловых слез

В шкафу было темно, Ирина принялась на ощупь шарить вокруг, но в руки попадались только какие-то пыльные тряпки и старые Катины кисти.

Она выглянула в щелку, чтобы проверить, в каком состоянии ее подруга.

В эту минуту Ованес как раз прижал Катьку к африканскому богу и пытался сорвать с нее Валентинину кофту.

«Зря мы выбрали красную, — отстраненно подумала Ирина, — она точно подействовала на него как красная тряпка на быка. Хотя, думаю, цвет для него не главное».

— Ананас! — снова выкрикнула Катя, растерянно косясь на шкаф.

— Ананас? — удивился Ованес, не прекращая борьбы. — Если бы я знал, что вы любите ананасы, непременно принес бы парочку. В следующий раз обязательно принесу.

Катерина сражалась как лев. Точнее, как львица. Когда Ованес Степанович был как никогда близок к осуществлению своего преступного замысла, ей наконец удалось отломить какую-то часть африканского божества и как следует огреть распоясавшегося кавалера. На мгновение он утратил бдительность, и Катя сумела вывернуться из его объятий. Она бросилась прочь, но споткнулась о хвост нильского крокодила и растянулась поперек коридора.

Та самая часть африканского бога плодородия, которой она в пылу битвы так удачно огрела Ованеса, выпала у нее из рук и подкатилась к самому лицу. Катя увидела, какая именно это часть, и залилась краской. У африканского бога этот орган достигал просто фантастических размеров.

Тем временем заокеанский Ромео пришел в себя и бросился за беглянкой. Он уже почти настиг ее, когда входная дверь скрипнула и изумленный голос произнес:

— Что здесь происходит?

Науке неизвестно, успел ли Ованес испугаться, но точно известно, что он застыл и уставился на дверь. Одежда его пребывала в явном беспорядке. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты, шелковый галстук ручной работы сбит на сторону. Прядь, которую он обычно зачесывал на лысину, неприкаянно болталась где-то за ухом.

Катя оперлась о крокодилий хвост, села посреди коридора и уставилась на вошедших. Ее лицо пылало, как закат над прерией. Красная Валентинина кофта подчеркивала этот румянец. Кофта, кстати, тоже была наполовину расстегнута.

Катерина моргнула круглыми глазами и радостно воскликнула:

— Валек!

Действительно, на пороге стоял профессор Кряквин собственной персоной. Был он в запачканной больничной пижаме, на лице — следы копоти. В прихожей сразу же запахло дымом. За плечами профессора, как адъютанты или телохранители, шествовали двое.

В одном из них, крупном представительном мужчине средних лет, Катя узнала соседа мужа по больничной палате. Тот самый, с такой смешной фамилией, кажется, Хвостов… Нет, Хоботов.

Второй спутник профессора был пониже ростом и значительно моложе — плечистый крепыш лет тридцати с коротко остриженными светлыми волосами и кривым, неаккуратно зашитым шрамом на щеке.

— Что здесь происходит? — повторил профессор. В его обычно мягком голосе послышались раскаты грома, а глаза засверкали, как два пылающих угля.

— Валек! — пропела Катерина, еще не успевшая расслышать этот гнев и ощутить жар этого угля.

— Валек? Какой я тебе Валек! — прогремел профессор. — Вот как ты проводишь время в мое отсутствие! Пока муж болеет, пока его пытают озверевшие преступники, ты принимаешь в нашей квартире каких-то типов подозрительной наружности и сомнительной нравственности!

— Пытают? — в ужасе переспросила Катя. — Тебя пытали преступники? Какой ужас!

— Да, меня пытали! — Профессор стал в позу. — Меня едва не скормили голодному крокодилу!

Катька с опаской покосилась на чучело крокодила и на всякий случай отползла.

— Меня, как дикого зверя, посадили в клетку! — продолжал Валентин Петрович. — Об меня тушили горящие сигареты, по крайней мере, собирались тушить!.. Но я прошел через это, я вырвался на свободу, потому что знал, что дома меня ждет преданная жена. Но вот как ты, несчастная, оказывается, меня ждала! Вот как выглядит твоя верность!

— Валек, ты все не так понял! — У Кати на глазах выступили слезы. — Это совсем не то, что ты подумал…

— Да? — саркастически воскликнул Валентин Петрович и перевел взгляд с раскрасневшейся Катерины на полу на торопливо застегивающегося Ованеса. — Интересно, о чем еще можно думать, глядя на эту картину вопиющего разврата?

— А она еще одного кавалера принимала, — донесся с площадки голос генеральши Недужной, которая никак не могла пройти мимо красивого семейного скандала. — В самый тот день, когда вас в больницу увезли! Подозрительного такого, кучерявого… Его еще потом у нас во дворе убили.