Виктория Платова - Такси для ангела

Преодолев последнюю ступеньку, я очутилась на площадке. И здесь сходство с левым крылом закончилось. От площадки отходил коридор, затянутый темным шелком, с одной‑единственной дверью в торце.

— Прямо, — жесткая ладонь Ботболта уперлась мне в позвоночник.

Дойдя до двери, инкрустированной перламутровыми вставками («Будда врачующий», похожий на самого Дымбрыла, «Будда созерцающий», похожий на пса, его Ботболта, и совсем уж легкомысленный «танцующий Шива», похожий на Доржо и Дугаржапа сразу), мы остановились. Ботболт и не думал распахивать передо мной дверь, что было совсем уж невежливо.

— Что теперь? Долго мы будем здесь стоять? — взбрыкнула я, искоса поглядывая на Ботболта.

— Входите.

Я подергала ручку, но дверь оказалась закрытой.

— Ну, что вы, ей‑богу, Ботболт! Здесь же заперто!

— У вас есть ключ.

— Ключ? У меня?!

— Пантера, которую вы украли, — сказал Ботболт, впрочем, без всякого осуждения.

Я могла возмутиться и состроить из себя оскорбленную невинность, но по здравом размышлении делать этого не стала. В моей жизни уже была дверь в Аглаин кабинет, куда я, сжираемая комплексом жены Синей Бороды, так и не попала. Интересно, как долго мне будет сниться эта проклятая дубовая дверь? И если я сейчас развернусь на каблуках, то к главной героине моих снов — блондинистой Аглаиной двери, прибавится еще и эта — брюнетистая. С перламутровыми вставками.

А подобного паломничества в мои спартанские сны я просто не переживу.

Вздохнув, я вытащила ключ из кармана, сунула его в замочную скважину и легко повернула.

Дверь подалась.

Я толкнула ее и вошла.

Я сделала это. Я вошла.

Комната, в которую я попала, была такой же темной, как и стены коридора. Но это была несущественная деталь, потому что ее украшали три картины: по одной на каждую стену. А посредине комнаты, прямо на полу, сложив ноги по‑турецки, сидел Дымбрыл Цыренжапович Улзутуев.

Дымбрыл Цыренжапович медитировал над шахматами.

Эти шахматы не были похожи на огрызки советского серийного выпуска, оставшиеся в нашей с Райнером‑мать‑его‑Вернером конуре. Эти шахматы не были похожи на мифологических персонажей из столовой.

Эти шахматы были сродни картинам на стене.

— Кацусика Хокусай. «Фудзи и цветущая вишня». Винсент Ван Гог. «Этюд к подсолнухам». Лукас Кранах. «Голова женщины», — мечтательно произнес Дымбрыл Цыренжапович.

— Алиса, — хрюкнула я и только потом сообразила, что благостный Дымбрыл представил мне все три картины.

Интересно, сколько они могут стоить?

— Не хотите сыграть? Говорят, вы неплохо играете.

— Кто говорит? — хрюкнула я второй раз. Кто может говорить, как не внебрачный сын бурятского привидения Ботболт!

— Прошу вас.

Мне ничего не оставалось делать, как усесться на пол и сделать первый ход.

Партия началась.

— Я ждал вас, Алиса, — сказал Дымбрыл на десятом ходу. — Я знал, что вы придете.

— Меня? — позволила я себе удивиться на пятнадцатом.

— Конечно. Вы умная девушка. Я сразу понял это. Когда не нашел, что искал. Сколько вы хотите за него?

— За кого? — еще через три хода спросила я.

— За роман, — еще через два хода ответил он.

Я едва не прохлопала ладью от такого неожиданного пассажа.

— Почему вы решили, что он у меня?

— Потому что ему больше негде быть. Во время прогулки… за несколько часов до трагических событий, Аглая сказала мне, что привезла роман с собой. И что готова показать мне куски из него и поговорить о договоре. Но, к сожалению, я был вынужден уехать, а когда вернулся… Когда вернулся, все было кончено.

В словах хитрого бурята был явный подтекст, смысл которого ускользал от меня. И я решила промолчать. Но мое молчание только подстегнуло Дымбрыла.

— Вы ведь ее личный секретарь, не так ли?

— Да.

— И вы должны были знать, что она несколько месяцев вела со мной переговоры о публикации романа. И это была ее инициатива. Ее, не моя. Заманчивое предложение, учитывая ее популярность. Вы не находите?

— Нахожу, — еще через два хода раскололась я. Я действительно находила новость, сообщенную мне Дымбрылом, несколько м‑м… экзотической. Аглая, за которой стояли в очередь крупнейшие издательства, неожиданно остановила свой выбор на ничем не примечательном и далеком от книжного бизнеса торговце мехами. Даже Ван Гог с Кацусикой этого не объясняют. Не говоря уже о сгинувшем в толще веков Лукасе Кранахе.

— Мне пришлось купить для этого небольшое издательство.