Виктория Платова - Такси для ангела

— Ага, три убийства — это совсем не тяжкое преступление. Это пустяк.

— Нет, ты не поняла… Я совсем не то хотел сказать. Речь идет о том, что преступник маскируется. И маскировался с самого начала. Убийца мог признаться только потому, что был твердо уверен: никто не поверит, что он убийца. Уж очень опереточно это выглядело… Дорогая Минна, дорогая Теа, дорогая Софья, ну разве могут «дорогие дамы» травить друг друга, как крыс? Это не в жанре оперетты… Черт возьми, ты опять меня не слушаешь!

Вот теперь Чиж говорил чистую правду: я действительно его не слушала. Я во все глаза смотрела на салфетку, которая лежала перед оператором.

— Что это такое? — севшим голосом спросила я.

— Салфетка.

— Я вижу, что салфетка. Что ты на ней написал?

— Это… формулы… У меня такая привычка… Когда я о чем‑то серьезно размышляю, я просто черчу формулы на листке. Машинально…

— Что это за формула? — совсем позабыв о приличиях, я ткнула пальцем в надпись, сделанную в самой сердцевине нежно‑розовой тонкой бумаги: FeSO 4 7H 2 O.

Я уже видела это нелепое сочетание букв и цифр — на одной из банок с химикатами в подсобке! Химикатами, над которыми болтались гроздья лампочек. Химикатами, которые подпирали пакеты с удобрением и банки с краской. И несколько похожих на лассо скрученных садовых шлангов.

— Что это за формула?!

— Да что с тобой в самом деле! Это железный купорос.

— Железный купорос? — Я почувствовала, как у меня похолодели кончики пальцев. — Тот самый, при помощи которого ты собирался выявить цианистый калий?

— Ну да, — Чиж даже побледнел от гордости. — И экспертиза, между прочим, доказала мою правоту. Жаль, не стал я химиком…

— Банку с такой надписью я видела в кладовке рядом с кухней.

— Ну и что? Ботболт же ее принес в конце концов!

— Ты не понял, — осторожно подбирая слова, сказала я. — Ботболт принес не ту банку. И не оттуда. Ты помнишь, как долго его не было? Ты помнишь, что он сказал, когда вернулся?

— А что он сказал, когда вернулся?

— Что нам повезло. И что у них в подвале осталась одна‑единственная банка, которой пользовались строители для консервации древесины. Одна‑единственная. Одна‑единственная, ты понимаешь! В подвале. Но почему он не вспомнил о банке, которая стояла в подсобке? Почему не вспомнил, что их две?

— Ну, я не знаю… — Чиж был явно недоволен моей инициативой. — В конце концов, что ты видела? Надпись на банке, правда? Быть может, там его и не было, этого проклятого железного купороса… Может быть, банка была пустой…

— Она не была пустой.

— А может, там было что‑то другое?

— Что — другое? Пастеризованное молоко? Или святая вода из соседнего прихода? Разве в емкости от одних химикатов наливают другие?

— Вообще‑то это не принято… В академической среде. А в быту… Черт его знает!

Розовая салфеточная формула, до сих пор маячившая передо мной, вытолкнула на свет божий целую цепь несуразиц и нестыковок, которые я предпочла выкинуть из головы. Открытая дверь Аглаиной комнаты, в которую я беспрепятственно зашла, беснующаяся на чемодане Ксоло, пропавший телефон Фары, зябкий свет в конце коридора — на который мы пошли все втроем: я, земное воплощение Будды и земное воплощение индийского актера Митхуна Чакроборти. А три работающих экрана монитора — три вместо восьми! Что могло скрываться за пятью потухшими экранами?..

А дверь! Дверь из кухни в оранжерею!

Чиж разработал свою собственную формулу убийства — формулу, ничуть не менее привлекательную, чем FeSO 47H2O! Формулу, достойную разве что пропавшего Аглаиного романа, который, по ее же заявлениям, должен был взорвать затянутое кровавой ряской болото русского детектива.

Но эта формула могла упроститься до банального H2O, если за ней стоял Ботболт! Ему ничего не стоило плеснуть яду в бокал, ему ничего не стоило отнести этот бокал в столовую и подать Аглае!

И потом — ключ.

Ключ‑пантера, который и сейчас лежал у меня в кармане. И который я изучила вдоль и поперек. Его близнец болтался на связке у Ботболта. Но Ботболт сказал, что это всего лишь талисман. И ключом здесь и не пахнет.

Зачем он соврал?

— Зачем он соврал? — с отчаянием в голосе спросила я у Чижа.

— Да кто?

— Ботболт!

— С чего ты взяла?

Я не стала отвечать на дурацкий вопрос. Я просто выложила платиновую пантеру на скатерть, а следом за ней выложила и все свои, так внезапно вспыхнувшие, подозрения.

— Что будем делать, Чиж?