На одном из таких стульев и сидела красивая молодая девушка с огненно-рыжей копной волос («везет же мне сегодня на рыжих», – подумала Быстрова, вспомнив молодого хамоватого врачишку). Тонкой изящной ручкой рыжая девица трепетно сжимала белый батистовый платочек, которым изредка, с большой аккуратностью промакивала вокруг глаз. Вся ее заплаканная острая мордочка напоминала лисичку, во всяком случае Яна определенно сравнила ее с маленькой лесной хищницей. Рядом с рыжей сидел хмурый Сергей Репнин («ежик», как давно окрестили его Яна и Маргоша за непослушно торчащие во все стороны короткие волосы) и, включив диктофон, вполголоса задавал обычные в данной ситуации вопросы.
– Значит, вы говорите, Марина Витальевна, – прибавил «ежик» децибел своему голосу, увидев входящих в кухню Соловьева и сыщиц, – что Марат Аркадьевич вчера сам вам позвонил и попросил зайти?
– Да, – слабым, слегка подрагивающим голоском стала отвечать «лисичка», теребя воланчик пестрого шелкового халатика, – он позвонил мне и сказал, что неважно себя чувствует, что просит меня поскорее зайти…
– А почему именно вам он позвонил? – наседал «ежик», – вы были, простите, в каких-то особых с ним отношениях?
– Ну, как вам не стыдно! О чем вы таком говорите, – с укоризной взглянула рыжая на «ежа» и тут же снова опустила глаза. – Марат Аркадьевич, как бы это сказать, ну в общем, он платил мне за то, что я иногда прихожу к нему, убираю квартиру, когда домработница вместе с его семьей уезжает на дачу, покупаю продукты, даю лекарства… Знаете, – внезапно, словно вспомнив что-то хорошее, оживилась она, – Марат Аркадьевич ведь гений, он такой известный писатель, ему, естественно, не гоже заниматься хозяйством… Да и не умеет он этого делать… – Рыжая закашлялась, – не умел, простите, – она театрально промокнула платочком около глаз и снова затараторила, – вообще я ведь рядом живу, в этом же подъезде, только на шестом этаже. Родителей у меня нет… С детства… Ну, да это к делу не относится. Сначала с тетей Полей жила, а потом и тетя умерла. Но Марат Аркадьевич, он очень хороший…он не дал меня в детский дом сплавить. Стал моим опекуном, нянечку оплачивал, помогал с учебой в школе, в общем меня с детства опекал… Жалел, что ли… То подарок какой подарит на день рождения, то на Новый год сладостями завалит… И жена его, Наталья Николавна, всегда со мной очень приветлива. Она, когда я выросла, даже поручала мне заботиться о Марате Аркадьевиче, пока ее самой дома нет: доверяла. Потому что уже много-много лет мы все вместе тут… соседи…
Исчерпав, видимо, весь свой запас красноречия, рыжая замолчала и, деловито поправив на груди халатик, выжидающе уставилась на Репнина.
– В котором часу он позвонил вам вчера? – спросил Олег Соловьев, присаживаясь на один из резных стульев.
– Было что-то около пяти вечера, – задумалась на секунду Марина, – да, да, точно, я еще подумала, когда он позвонил, что на закате многим людям нехорошо делается – вегето-сосудистая система шалит, перестраивается к ночи.
– Вы медик? – удивленно вскинул брови Соловьев.
– Нет, а почему вы спрашиваете? – в свою очередь удивилась Марина.
– Ну вы про вегето-сосудистую систему так интересно рассказываете…
– Ах, это, – улыбнулась Марина, – так это я от тети Поли знаю. У нее все время гипертонические крисы были. Она и умерла-то после одного из таких вот крисов – сердце не выдержало… Поэтому я все про давление знаю, – вздохнула Марина.
– И что, пришли вы к Заволжскому около пяти вечера, что было потом?
– Ну, я дала ему лекарство, фенозепам. Он почему-то один боялся его принимать. Хотя таблетки эти очень успокаивают и расслабляют. А Марат Аркадьевич, как все гении, очень нервный был… Боялся иногда, особенно, когда плохо себя чувствовал, один оставаться… Вот я и приходила к нему, когда звал. Поговорим, поговорим, чайку попьем. Глядишь, он и улыбаться начнет. А то сначала его всего трясет, глаза безумные… Боялся он чего-то очень, – внезапно вскинула глаза рыжая на Репнина, – не говорил, правда, но я чувствовала. Он что-то скрывал ото всех. Боялся, а кого и чего, не знаю… Может, правда, это у него мания какая-то с годами приключилась… Кто их разберет, писателей этих… Мне, когда я спрашивала, всегда отвечал в полушутливом тоне: мол, не дай бог, Маришечка, узнаешь, сама с ума сойдешь…
– Так прямо и говорил? – спросила Яна. Она уже давно с любопытством разглядывала прозрачную бледную кожу с голубыми прожилками: свойство рыжих. Фарфоровая белизна личика девушки казалась какой-то ненастоящей, игрушечной. И Быстровой на ум почему-то пришла сказка об оловянном солдатике, влюбленном в фарфоровую статуэтку. – Как вы думаете, Марина Витальевна, Марат Аркадьевич не хотел вас расстраивать или просто отшучивался?
Читать дальше