Александр Расев - Убийца 20 лет назад

Александр Расев

Убийца двадцать лет назад

Иронический детектив

Глава 1.

1.

Я лежал на боковой полке в плацкартном вагоне, читал Булгакова, переплетенный, плохо отпечатанный на машинке экземпляр "Мастера и Маргариты", жевал печенье и был, в общем-то, вполне доволен судьбой. Отец выздоравливал, я, сказав на работе, что отец в больнице, и что мне нужно несколько дней за свой счет, неожиданно оказался свободен.

Инесса Степановна была очень рада, что все обошлось, пожелала мужества и терпения и отпустила.

Я ехал в Питер. Меня привлекала возможность увидеть, наконец, Ленинград, погулять по его улицам, вообще оторваться от мутной и однообразной жизни в маленьком городке.

На каком-то из полустанков я вышел покурить в тамбур. В открытые двери вагона видны были приспущенный флаг на здании вокзала, привязанный к его древку черный бант, из репродуктора продолжала звучать симфоническая музыка, между колоннами вокзала, закрыв, видимо, большое окно, висел портрет старого человека, тяжелым взглядом провожающего проходящих или проезжающих мимо.

На перроне было непривычно пусто, только прогуливались два милиционера, лениво поглядывая на наш состав, да местная собака, облезлая и хромая на заднюю лапу, неспешно пробегала вдоль вагонов, ожидая, видимо, когда кто-нибудь бросит кусок хлеба, кость или еще что съедобное. Я свистнул, собака остановилась и подняла на меня грустные глаза. Она мало верила в то, что я что-то брошу ей в пасть, просто стояла и смотрела. Как на зло, печенье осталось в сумке, и я опрометью бросился к своей полке.

Каково же было мое удивление, когда я увидел свою сумку в руках грузного мужчины с короткой седоватой бородкой и большой лысиной на затылке. Он неспешно перебирал уложенные вещи, прощупывал рубашки и белье, явно пытаясь что-то найти.

– А что вы делаете с моими вещами? – я спросил хотя и не очень громко, но достаточно выразительно.

Сыщик даже не вздрогнул. Он закрыл сумку, прикинул ее вес в поднятой руке и протянул мне.

– Мало ли что бывает. Вот ты ушел, а сумка упала. Вдруг что разбилось или еще что.

Бородатый смотрел на меня спокойно и насмешливо.

– Ничего не разбилось? Все в порядке? – я даже не смягчил издевательского тона.

– В порядке.

– А если я проводника позову?

– Так зови. Только ни к чему это. Видишь, в стране неспокойно, всего ожидать можно. Особенно от таких, как вы, мелюзга. Распустили вас, книжки всякие, волосы длинные, оральники кругом, тьфу. Ты вот сумку бросил, и ходу, а там, может, листки всякие. Не-е-ет, порядок нужен, порядок. К ответу призвать меня можно, если вдруг пропало что. А я сумочку смотрел не прячась, вот, все видели – в карман ничего не клал, под матрац не совал. Все, что было, – все здесь и осталось.

Я взял вещи и закинул на полку. Поднимать шум, что-либо доказывать желания не было никакого. К тому же воровать в сумке было нечего – пара рубашек, трусы с майкой да носки – вот и все имущество. Деньги лежали во внутреннем кармане пиджака, книга была в руках.

Поезд давно перестукивал колесами на стыках. Я подумал, что вот, собака меня не дождалась, наверное, просто опустила морду и затрусила к вокзалу. Что ж, ничего не поделать, не я первый ее обманул, не я последний.

Почему-то эта печальная собака долго не выходила из головы. Уже совсем стемнело, в окна ничего не было видно, кроме черных кустов, да придорожных столбов. Умиротворяющее настроение, с которого началось путешествие, испарилось полностью. Я даже подумал, как было правильно не брать с собой отцовские листки. Черт его знает, что искал у меня этот бородатый. И что мне грозило, если бы нашел. Во всяком случае, ничего хорошего ждать не приходилось.

О диссидентской литературе я знал мало. Читать же не читал вовсе. Мой "протест против советского бытия" вполне умещался в пленки с хриплым голосом Высоцкого, да в пару книжек Аксенова, спрятанных на книжной полке. Конечно, я слышал фамилии Солженицына, Даниэля, Бродского, Галича. Даже читал однажды выданный мне на ночь "Один день Ивана Денисовича", но никаких особых эмоций из этого чтения не вынес. Мир вокруг был полон совсем других интересов.

Мне вообще казалось глупостью, если не безумием, ставить под угрозу собственную жизнь и жизнь своих близких, а то и просто чужих людей из-за каких-то листков с нацарапанными на них строчками. Тем более странной оказалась для меня сегодняшняя ситуация.

Я бы, наверное, никуда не поехал, если бы не отец. Когда я пришел к нему в больницу вчера вечером, первое, что он спросил, когда я еду и купил ли билет. Я попытался узнать хоть что-то подробнее, но отец упорно ничего не хотел отвечать. Он косился на соседей по палате, закрывал глаза, всем видом показывая, что устал. Словом, мне ничего не удалось от него добиться.